Фото: Shahin Novrasli

Новый альбом одного из ярчайших азербайджанских джазовых пианистов Шаина Новрасли вышел на японском лейбле Eight Islands Records.

Сотканный из бакинской и американских традиций, первоначально созданный для французского лейбла Bee Jazz, отчасти придуманный в Нью-Йорке и теперь выпущенный в Японии, альбом Bayati – блестящий пример музыки, которая живет как бы между мирами и при этом твердо знает свои корни.

Новрасли не новичок на джазовой сцене. Первые его записи появились еще в нулевые; заниматься музыкой он начал с трех лет, а в 11 уже выступал с оркестром, играя концерт Азера Рзаева. Как часто бывает в Баку, его джазовые эксперименты опираются на крепкую академическую традицию. В школе-десятилетке Шаину повезло оказаться в классе Гюли Намазовой, внимательного педагога, поощрявшего эксперименты талантливого подростка: он играл Моцарта, Шопена и Рахманинова, а параллельно изучал Ахмада Джамала и Оскара Питерсона. Всех их и сейчас можно расслышать в его игре.

Позже Новрасли активно разбирался в том, как устроен джаз-мугам и изобретения Вагифа Мустафазаде, добавлял мугамное пение к фортепианной игре, прошел период увлечения записями Кита Джарретта – и вышел из этих приключений пианистом мирового масштаба, дающим концерты в Париже, Нью-Йорке, Бостоне, Миннеаполисе, выпускающим записи на европейских и американских лейблах. Особняком стоит дружба и сотрудничество с кумиром и ментором Ахмадом Джамалом: тот спродюсировал одну из пластинок Шаина и публично называл Новрасли одним из самых выдающихся пианистов, которых когда-либо слышал. Талант пианиста признан в далеких от Азербайджана странах: в его ближайших планах гастроли по Японии.

Альбом Bayati, выпущенный на CD и виниле, демонстрация того, каких мировых высот достиг бакинский джаз. Это блистательный тур-де-форс по идиомам джаз-мугама, однако ими он далеко не ограничивается: здесь есть и лиричность Билла Эванса, и острые контрапункты, напоминающие о работах Брэда Мелдау. Джаз-мугам привычно ассоциируется с легкой, почти порхающей игрой Вагифа Мустафазаде и его последователей, он призван воскрешать в уме звонкие пассажи на таре (кстати, на этом инструменте играет один из младших братьев Новрасли). Но Шаин с первых же пьес демонстрирует свой особенный стиль игры: он не столько порхает как бабочка, сколько жалит как пчела. Сверхбыстрые фортепианные пассажи «1001 ночи» словно налиты свинцом, они похожи на металлические шарики, разлетающиеся во все стороны, а мрачноватая репетитивная трактовка хрестоматийного «Баяты-шираза», любимой платформы для импровизации азербайджанских джазменов, скорее обнаруживает сходство с нью-йоркским минимализмом 1970-х.

Не обошлось и без отсылки к классической музыке: на альбоме есть джазовая интерпретация знаменитой шопеновской ми-минорной прелюдии оп. 28. Когда-то Серж Генсбур положил ее в основу своего медленно полыхающего хита Jane B, посвященного Джейн Биркин; Шаин играет ее почти в стремительном темпе, быстро разворачивая в сторону задумчивой и порывистой игры ума. Если на предыдущем альбоме автор, беря вечнозеленую классику Salt Peanuts, менял местами тему и разработку, так что узнаваемая мелодия предъявлялась слушателю далеко не сразу, то здесь, напротив, шопеновская тема становится лишь отправной точкой для долгого меланхоличного путешествия.

Завершает альбом трек F&Giz с почти фанковым басом, где захлебывающиеся энергией барабаны дают дорогу мугамному пению – еще одной визитной карточке Новрасли, к которой он шел долгие годы. «Я же прекрасно понимаю, как сложно в Азербайджане петь мугам. Уж очень много здесь высококлассных исполнителей. Это единственная страна в мире, которая может меня судить», – признавался Шаин. Сегодня его находки готовятся судить в Японии – и судя по всему, оценки окажутся высокими.