В энциклопедии напротив имени Ивана Щеблыкина значится длинный список профессий, от архитектора до этнографа. Занимаясь преимущественно археологией и реставрацией, техническими по своей сути дисциплинами, этот человек имел взгляд художника и воображение писателя, позволявший ему видеть в старых камнях ушедшие царства и империи.

В книге «Памятники азербайджанского зодчества эпохи Низами», вышедшей в Баку в разгар Второй мировой войны, Щеблыкин цитирует географа ХV века Ибн-Аяса: «Знай, что этот город лежит на море Хазарском, в округе Ширванском; вода морская омывает стены его, и уже море поняло большую часть стен и башен его». Чтобы понять Баку, считал Иван Павлович, надо заходить не с суши, а с воды, и тогда городские камни обретут иной смысл. 

Абшерон с точки зрения птицы

В конце 1930-х годов Иван Павлович Щеблыкин сделал тушью рисунок «Реконструкция средневекового Баку XII–XIII веков. Вид с птичьего полета». Это взгляд на Старый город с верхней точки, куда не способен был подняться человек того времени. Художник словно «окрыляет» зрителя, давая ему возможность подлететь к бакинской крепости со стороны моря, откуда город читается как открытая книга: залив с парусниками, крепость Сабаил, ступени городских кварталов, окруженные неприступными стенами, Девичья башня, стрелы минаретов и венчающий холм Дворец Ширваншахов.

В текстах Щеблыкина часто встречаешь словосочетание «груда камней». Это не просто фигура речи, а материал, с которым чаще всего приходится сталкиваться археологу и реставратору. Рядовой труженик археологии исправно делает замеры и честно фиксирует неординарные находки – надписи, изображения, орнаменты. Иван Павлович же умудрялся силой своей фантазии одухотворять эти камни, так что из нестройной кучи уцелевших фрагментов возникал величественный целостный образ прошлого. Он одним из первых внимательно пригляделся к «баиловским камням» (остаткам крепости Сабаил), не только записав их точные размеры, но и обнаружив, как соотносятся масштабы, рельефы и надписи. «Самые крупные плоские камни с частями надписи; среди букв вкомпанованы изображения животных и людей: на одном камне – голова быка, на другом – часть туловища с хвостом, на третьем – человеческая голова». На уже упомянутом рисунке-реконструкции Баку Щеблыкин смело воспроизвел очертания Сабаила: исследователь уже тогда полагал, что крепостное сооружение носило оборонительный характер.

Когда ингушский краевед Шукри Дахкильгов писал свой очерк, посвященный Щеблыкину, он употребил выражение «влюбленный в Кавказ». Иван Павлович и правда был пленен Кавказом. Он изучал ингушские ритуальные башни и древнейшие памятники Дагестана, описывал Военно-Грузинскую дорогу и осетинские крепости. Именно он собрал полную коллекцию исторических текстов и средневековых изображений, чтобы максимально точно восстановить Дворец Ширваншахов: наработки Щеблыкина, его рисунки и чертежи очень помогли реставраторам в 1960-е годы, уже после смерти их автора.

Душа камня

Родился «кавказский пленник» среди южных степей, в Воронеже, в 1884 году в семье счетовода. Позже он шутил, что внимание к деталям и цифрам у него врожденное. Когда Ивану исполнилось два года, семья переехала в Тифлис. Кавказский темперамент, местная культура, фольклор, язык и история – все это увлекло его еще в детстве. Подростком он начал изучать и зарисовывать грузинские средневековые памятники, совершать экспедиции в отдаленные районы. Отец, несмотря на материальные трудности семьи, активно сопереживал увлечениям сына. При его активном содействии Ивана зачислили на архитектурно-художественное отделение Казанского училища.

После окончания учебы Щеблыкин отправляется в Грозный, где одновременно преподает в ремесленном училище, читает лекции в женской гимназии и изучает архитектурные памятники. Далее – новый пункт назначения, Владикавказ. Здесь Иван Павлович работает преподавателем в кадетском корпусе и учительском институте. После революции становится заведующим художественной школой и ведет авторский курс в высшем педагогическом институте.

В 1921 году создается научный музей Северо-Кавказского института краеведения, и Иван Щеблыкин становится его сотрудником. При его деятельном участии впоследствии возникают осетинский, ингушский и дагестанский филиалы.

В 1928 году Иван Павлович был приглашен в Баку уже как авторитетный специалист: в Азербайджане готовились большие реставрационные работы. Интересно, что записи в трудовой книжке свидетельствуют о том, что в археологических кругах его сперва воспринимали лишь как «художника» (то есть второстепенное лицо на раскопе), и параллельно с научной деятельностью он был вынужден преподавать рисование в школе. Но по мере участия в экспедициях, исследованиях и реставрационных работах авторитет Щеблыкина рос.

Известно, что в конце 1930-х годов Дворец Ширваншахов находился в полуразрушенном состоянии. Щеблыкин представил собственный проект его реставрации. В 1939 году была опубликована его монография «Краткий очерк истории Дворца Ширваншахов в Баку». Параллельно с текстом Иван Павлович делает серию рисунков: он изобразил здание, облицованное светлым абшеронским камнем, с кованой железной дверью; на втором этаже дворца виден балкон с ажурными решетками, такими же покрыты все оконные проемы здания.

Для Щеблыкина было важно находить рифмы и параллели в истории. Абшерон в его сознании был плотно связан с Ширваном. Бакинский Дворец Ширваншахов он рассматривал в качестве близкого родственника дворца шемахинского. «Связь Ширвана, в частности старой столицы Ширваншахов – Шемахи – с Абшероном, отразилась очень ясно на судьбе памятников, – писал ученый. – Раскинутые по территории Ширвана отдельные сооружения XII–ХIII веков составляют как бы общую цепь между Шемахой и Баку». В своей монографии об азербайджанской средневековой архитектуре он фактически по крупицам воссоздал облик Шемахи и на его основе предположил свой вариант воссоздания бакинского Дворца Ширваншахов. Как свидетельствует последующая история реставрации дворцового комплекса, он оказался прав во многих догадках.

Секрет таланта понимать и обнаруживать в «грудах камней» исторические памятники кроется в способности одушевлять. Башни, мавзолеи, дворцы, крепости – за кирпичами, плитами и кладками Щеблыкин видел характер, силу, индивидуальность. «Его массивное крупное тело, отсутствие стройности и легкости напоминает скорее наблюдательную крепостную башню», – так он описывает бакинский минарет Сынык-кала, словно речь идет о живом персонаже, а не об архитектурном сооружении. Возможно, именно желанием одушевить объясняется его страстное желание обнаружить среди полустертых надписей имя создателя: «работа Махмуда, сына Саида» (замок в Нардаране и мечеть в Шихово), «Мемар Абд-ал-Меджид, сын Масуда» (башня в Мардакянах), «строил мастер Гуштасиф, сын Мусы» (баня в Нардаране). Описывая руины, реконструируя планы, щепетильно разглядывая и замеряя камни, Иван Павлович неизменно пытался увидеть замысел архитектора.

А когда Щеблыкину казалось, что он близок к разгадке тайны, в его текстах просыпался поэт: «Вся постройка, весь облик Ханской дачи говорит о незаурядных способностях мастера, который учел необходимость большого широкого проема, через него прекрасно открывается изумрудно-зеленая гладь Каспия с раскинутыми впереди пятнами виноградников на ярко-желтом фоне песков. Весь этот пейзаж пронизан лучами солнца и завершается чистым и прозрачным небом Абшерона». В своем стремлении поэтизировать руины он был близок к романтическим исследователям XIX века, но, в отличие от них, не давал воли фантазии, не пытался притянуть историю за уши. Все его предположения и гипотезы строились на скрупулезных и дотошных исследованиях.

Вот ты какой

Иван Павлович очевидно испытывал страсть к верхним точкам – не зря он изобразил Бакинскую бухту с точки зрения птицы. Самые поэтичные его исследования были посвящены именно башням, от знаменитой бакинской Гыз Галасы до замка на мысе Калагя. Изучая созвездие абшеронских башен по старым картам, он выдвигал разные гипотезы их предназначения – от военно-оборонительной до почти музыкальной: «Звуковой сигнал, поданный на самой дальней башне Бильгя, может в считаные минуты дойти до Баку». Щеблыкин рассматривал Баку и полуостров как единый организм: «Весь Абшерон в целом представлял в прошлом единую крепость с многочисленными фортами, а Баку служил цитаделью Абшерона». Эту концепцию Иван Павлович продвигал в качестве реставрационного подхода: восстанавливать не отдельные части, а организм в целом.

Щеблыкин, приехавший в Баку из Южной России, как никто другой понял характер полуострова. «Все говорят, что Абшерон сухой и безводный, но нет, это только видимость», – писал ученый. Он знал, что за суровой наружностью скрывается нечто принципиально иное. Поэтому, помимо высокой архитектуры, он пристально вглядывался в местный быт и зарисовал много простых традиционных домов. Архитектор и историк уловил самую суть абшеронского образа жизни – его закрытость, противопоставление внешнего и внутреннего: «Двор представляет собой зеленый уголок. Здесь встречаются кусты роз, тутовые деревья. И этот зеленый уголок представляет собой контраст с видами улицы, где пыль, зной и бесконечно серые заборы действуют удручающим образом на прохожего».

Казалось бы, чужаку здесь не место. Узкая калитка не позволяет засунуть нос во двор, увидеть парадный фасад здания. Вся жизнь обитателей дома – во дворе, вдали от посторонних глаз. Щеблыкин много писал о том, чем отличается образ жизни абшеронцев от жителей других районов, которые изучил вдоль и поперек: Нахчывана, Гянджи, Карабаха. Он не просто понял, но искренне полюбил этот уклад – внешнюю закрытость, которая на поверку оборачивается бесконечным радушием и застольями.

Подобную чуткость и внимательность он проявлял везде, где бы ни оказывался. Археология, эта наука о «груде камней», в его исполнении приближалась к литературе. Не зря Щеблыкин так старательно описал могилу Низами и все оттенки голубой глазури на местных кирпичах. В своих текстах он словно давал понять, что история не наука о прошлом, а шанс понять и воскресить ушедшее.

***

Иван Павлович оставил после себя не только фундаментальные монографии, посвященные описанию исторических памятников Баку и Азербайджана. Он много путешествовал, побывал в Нагорном Карабахе и Нахчыване и привозил из экспедиций сотни рисунков, реконструкций, замеров и чертежей. Сегодня они хранятся в Изобразительном фонде Национального музея истории Азербайджана. Зарисованные подвижником памятники средневековой архитектуры до сих пор используются реставраторами и археологами в качестве источников при реконструкции исторического облика зданий. К сожалению, Иван Павлович ушел слишком рано и не застал масштабную реставрацию исследованных им архитектурных шедевров.

В статье использованы фотографии и рисунки из коллекции Национального музея истории Азербайджана и личного архива Ларисы Возняковой.