Драматург Исмаил Иман: заинтересованный наблюдатель

Определения «драматург» и «звезда» непривычно видеть рядом, но бакинец Исмаил Иман за последние десять лет стал одним из самых ярких драматургов Азербайджана. Мы поговорили с Исмаилом о тяге к побегу, о психотерапии театром и о том, зачем нужно сочинять истории.

Фото: Адыль Юсифов

Исмаилу Иману 43 года. За последние годы его пьесы оказывались в числе лучших на таких крупных российских драматургических конкурсах и фестивалях, как «Любимовка», «Первая читка», «Ремарка». В 2018-м одним из важных событий театральной жизни Баку стал интерактивный спектакль по его пьесе Limbo, показанный в Азербайджанском музее ковра (проект был сделан по заказу Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев). В 2019 году его сценарий «Араблинский» победил в конкурсе сценариев художественных, документальных и анимационных фильмов, проведенном Министерством культуры Азербайджана. Член Союза театральных деятелей Азербайджана.

БАКУ: Когда вы приходите в незнакомую компанию и люди представляются «я учитель», «я инженер», что вы говорите о себе?

ИСМАИЛ ИМАН: Я в таких ситуациях предпочитаю помолчать и понаблюдать. Мне как автору зачастую интереснее общаться с несвязанными с моим миром людьми – инженерами, кабельщиками, слесарями. От творческих людей устаешь, иногда хочется какой-то четкости, выверенности в действиях других. Конечно, в итоге я все равно вынужден представляться драматургом, хотя мне всегда неловко.

БАКУ: Было время, когда вы занимались совсем не творческой работой. Почему вы не остались одним из «нетворческих» людей?

И.И.: Я родился и вырос в самом центре Баку, в районе Баксовета, недалеко от станции «Ичери шехер». Сейчас живу повыше, в районе Ясамала, но тоже недалеко. Мама работала – и сейчас работает, заведует кафедрой – в Консерватории (теперь она называется Музыкальной академией). Отец был прокурором, он умер еще в 1983 году. У меня было совершенно обычное детство советского школьника. Потом я учился в Институте социального управления и политологии, работал в банковской сфере, затем в частной, потом занимался продажами нефтегазового оборудования. При этом я постоянно, хоть и с перерывами, писал. И в какой-то момент решил, что такое совмещение недопустимо: получается, я не очень люблю свою работу и при этом не совсем автор, потому что не пишу пьесы на постоянной основе. И я ушел, чтобы заниматься драматургией профессионально.

БАКУ: Разве возможно профессионально заняться драматургией с чистого листа? Был же, наверное, какой-то фундамент, как минимум детские впечатления?

И.И.: Конечно, в детстве меня водили в театр, но я сейчас не вспомню ни одного спектакля. Другое дело кино. В моем детстве и юности многое было на кассетах. Много американского, от трилогии «Крестный отец» до фантастики Ридли Скотта и комедий Джона Хьюза. И была «Лестница Иакова» 1990 года, самый нетипичный фильм Эдриана Лайна – с наслоением реальностей, обманками и невыносимой печалью. Порой мне кажется, что все, что я пишу, родом из этого фильма. Еще в детстве я начал писать прозу, какие-то рассказы, а к драматургии пришел уже взрослым человеком, лет десять назад. Вообще, меня, скажем так, в драматургию привели: наш известный кинодраматург Рамиз Фаталиев предложил попробовать писать пьесы. У меня изначально не было таких планов, я больше хотел заниматься киносценариями, но как-то тихо-тихо втянулся.

БАКУ: Что это вообще за потребность – сочинять?

И.И.: Потребность рассказать историю. Пишешь, потому что хочешь брать что-то из реальности, обрабатывать, придавать новую форму, добавлять детали, представлять себя в той или иной ситуации. Потом желание стало потребностью: рассказывать истории мне не просто хочется – мне нужно их рассказывать.

БАКУ: Существует мнение, что современная драматургия для чтения, а не для театра. Вы согласны?

И.И.: Конечно, пьесы вполне могут существовать в виде текста. Режиссеры, читая современные пьесы, часто не знают, как их ставить, потому что они написаны в непривычном для предыдущего поколения формате: очень легко, так, что непонятно, как это может выглядеть на сцене. Но, по-моему, для того и существует режиссура, чтобы превращать текст во что-то еще. Мне кажется, режиссер должен предлагать свои решения. Иногда ими можно угробить пьесу, а иногда – открыть в ней какие-то скрытые нюансы. Если текст интересен, он обязательно может и должен найти свою дорогу в театр – или на читке, или как полноценный спектакль.

«В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ ЖЕЛАНИЕ СТАЛО ПОТРЕБНОСТЬЮ: РАССКАЗЫВАТЬ ИСТОРИИ НЕ ПРОСТО ХОЧЕТСЯ – МНЕ НУЖНО ИХ РАССКАЗЫВАТЬ» 

БАКУ: Режиссеры часто выступают как «редакторы» пьес – могут при постановке что-то выкинуть, а что-то добавить. Готовы ли вы к такому?

И.И.: Это вопрос доверия. Надо найти общий язык с режиссером, в обсуждении понять, пойдет ли его редактура на пользу тексту. Понятно, что режиссер не должен менять посыл пьесы на что-то диаметрально противоположное. И, естественно, драматург всегда хочет защитить собственный текст: ведь это его ребенок, хочется обезопасить его от новой взрослой жизни. С другой стороны, ребенок растет, становится самостоятельным. Наверное, как любому родителю, автору надо в какой-то момент своего ребенка отпустить.

БАКУ: В названиях ваших пьес часто встречаются географические имена собственные: «Сады Астары», Big in Japan, «После Бали». Это важно для вас или так получается случайно?

И.И.: Совершенно незапланированно, но какой-то подсознательный смысл в этом есть. Я недавно понял, что в моих текстах присутствует постоянная тема побега от реальности. Поэтому, очевидно, в них отыгрывается эта география. В «Садах Астары» – буквально побег, то ли в Астару, на юг Азербайджана, то ли в Канаду, куда собирается переезжать семья. Big in Japan – выдуманный мир, какая-то внутренняя Япония... Это все про побег от себя самого, и не факт, что он нужен и может состояться вообще.

БАКУ: Как считаете, вы принадлежите к определенному поколению азербайджанских драматургов или стоите сами по себе?

И.И.: Наверное, сам по себе. У нас не очень много пишут пьес, еще меньше их попадает на площадки театров, просто потому что такова общая тенденция в мире: везде нужна классика. С мертвыми драматургами легче работать. Есть какое-то недоверие к современной драматургии. А мне очень хотелось бы, чтобы кто-то еще писал пьесы, потому что чем их больше, тем быстрее количество переходит в качество. Драматург ведь читает пьесы современников и в результате сам чему-то учится.

БАКУ: Есть ли в современной мировой драматургии определенная общая тенденция?

И.И.: Трудно сказать. Сам я хочу просто рассказывать истории, которые понятны всем. В них может быть конкретная география, но она не мешает пониманию истории людьми из других стран.

БАКУ: Даже в случае с бакинской крышей, на которую забирались герои в Big in Japan?

И.И.: Эта бакинская крыша понятна любому читателю в любой стране. История в Big in Japan – мотивы взросления, попадания в жизнь, которая отличается от того, что ожидалось. Разочарование в людях, которых любишь, во взрослых, которые, как выясняется, лажают и сами ничего не знают. Эти проблемы, ожидания и мечты есть у всех и всякому понятны. Я считаю, что в человеческих переживаниях нет уникальности. Когда в Новосибирске была читка «После Бали», слушатели прекрасно понимали бакинскую специфику, смеялись, переживали. Это очень классный момент в работе драматурга: как будто от тебя к публике идет какая-то волна. Или между вами протянута линия электропередачи, по которой бежит нечто очень важное.

Фото: Адыль Юсифов

БАКУ: Чем современная драматургия отличается от советской, ну кроме цензуры?

И.И.: Думаю, стало больше тем. Цензура, кстати, осталась, в том смысле, что театры продолжают быть очень консервативными. Я предпочитаю писать жестко, поэтому мои пьесы очень откровенны для азербайджанского зрителя в плане подачи информации и поднимаемых тем. Но мне кажется, что важно говорить обо всем: на этом строится конфликт, а без конфликта нет истории.

БАКУ: А проза для вас важна?

И.И.: Да. Хочется написать большой роман, и есть несколько идей, но этим надо плотно заняться. Иногда я от прозы устаю, появляется потребность писать без какой-либо литературщины – просто сухие сценарии, где все точно и математически выверено, где я рассказываю историю через разговоры героев. Но сейчас у меня период тоски по прозе: я снова хочу ее писать, играть с ней, жонглировать словами.

«ВО ВСЕХ МОИХ ТЕКСТАХ ПРИСУТСТВУЕТ ТЕМА ПОБЕГА, ЭТО ПОБЕГ ОТ СЕБЯ САМОГО, И НЕ ФАКТ, ЧТО ОН НУЖЕН И МОЖЕТ СОСТОЯТЬСЯ ВООБЩЕ» 

БАКУ: В какой степени герой ваших произведений – вы сами, живущий в Баку драматург Исмаил Иман?

И.И.: Во всех моих героях есть немножко от меня, даже в не очень приятных. Наверное, в этом есть момент психотерапии: хочешь не хочешь, а проецируешь на них свои черты. Это и прозы касается: когда пишешь, естественно, ставишь себя на место героев, чувствуешь себя в них, проживаешь с ними жизнь, их взлеты и падения. У меня было два рассказа про азербайджанских художников – Джавада Мирджавадова и Ашрафа Мурада, – основанных на биографических фактах, но, конечно, художественно переработанных. Это был очень интересный литературный опыт, потому что действие происходит в прошлом: 1950-е, 1960-е, 1980-е годы. Рассказ про Ашрафа Мурада называется «Севиль», сюжетная линия – любовь художника к девушке Севиль, которую он пронес через всю жизнь. На бакинской выставке работ Мурада в Музее живописи XX–XXI веков помимо картин было представлено письмо, которое художник адресовал этой девушке, единственное из сохранившихся – очень старомодное, наивное, романтическое. Это письмо стало отправной точкой рассказа: я неожиданно для себя построил его в виде исповеди Ашрафа Мурада. И в очередной раз понял, что все мои герои становятся немножко мною, поэтому я очень сильно привязываюсь к ним. Когда произведение закончено, иногда бывает тяжело: возникает ощущение, что ты оставил этих людей, отложил в сторону, а они продолжают существовать где-то там, на страницах.

СТАТЬ ИЛИ ОСТАТЬСЯ?

Одним из недавних успехов Имана стала его пьеса Big in Japan, участвовавшая в фестивале молодой драматургии «Любимовка» прошлой осенью. Вот как описала ее суть арт-директор «Любимовки» Полина Пхор: «Круто, что появился новый тип конфликта... [Молодые герои] – это люди, которые уже поменялись, уже живут по современным, глобальным представлениям о мире, но не могут состояться у себя дома. Герои готовы стать новыми людьми, у них есть возможность уехать, но они не готовы покинуть свое привычное место». 

Фото: Адыль Юсифов
Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»