Художник Коджо Марфо родился в Африке, живет в Лондоне, выставляет свои работы на международных площадках и арт-биеннале. Теперь и в Азербайджане: его выставка «Испытание надежды» прошла в Центре Гейдара Алиева. «Баку» поговорил с Коджо о его корнях, о «красивом искусстве», а также выяснил, почему он всегда носит шапку. 

Коджо Марфо не оканчивал художественных вузов – по сути, он вообще не учился живописи. Когда-то попробовал поступить в престижный колледж, но раздумал: «Я увидел, что студенты там все время рисуют одно и то же. Их учат рисовать одинаково. Я подумал, что тоже могу рисовать одно и то же. По факту я так и делаю – рисую свою родину. А рисовать так же, как все, я не хочу».

Сначала он продавал картины через соцсети, но однажды отправил работы на открытый конкурс для начинающих художников Isolation Mastered, проводимый лондонской галереей JD Malat. И внезапно – в первую очередь для самого Коджо – их высоко оценил влиятельный искусствовед Sotheby’s Дэвид Беллингем, а один известный британский музыкант приобрел несколько полотен для своей коллекции.

Куратор и основатель JD Malat Жан-Давид Малат был ошеломлен: «Первая выставка Коджо была распродана в течение месяца. Вторая – в первый же день». С 2020 года Малат представляет художника во всем мире.

Что заставляет людей влюбляться в картины Марфо? Если коротко – то, что делает Коджо Марфо, укладывается в три слова: «Наивно. Актуально. Супер!»

Наивно

Герои картин Марфо похожи на персонажей традиционного африканского искусства. Но одновременно в них есть сходство и с работами художников-примитивистов от Анри Руссо до Михаила Ларионова, и с лондонскими и нью-йоркскими граффити, и отчасти с великой «Американской готикой» Гранта Вуда.

А еще его герои удивительным образом напоминают персонажей японских аниме: ну конечно же, преувеличенно огромные, никогда не мигающие глаза. Только, в отличие от аниме, часто кажется, что эти глаза плачут. Или вот-вот заплачут. И для этого художнику даже не придется пририсовывать слезинки. Как Коджо удается передать эмоции на лицах, лишенных мимики, – загадка, но его герои, похожие на кукол, живее многих реалистических портретов.

И совершенно точно они обладают магическим действием: глянул – и пропал. Не отвернешься, не забудешь.

Его женские образы – модернизированные африканские fertility dolls, «куклы плодородия», иногда выполненные в стиле граффити. Хотя собственно стрит-артом Коджо никогда не занимался, просто подружился в Нью-Йорке с последователями и фанатами Бэнкси и смотрел, как они раскрашивают вагоны и стены. Правда, недолго: тетя, у которой он тогда жил, увидела его с баллончиком краски и решила срочно отправить племянника домой, потому что «за такие вещи, малыш, тут недолго и в тюрьму угодить». Но вместо дома Коджо отправился в Лондон – и стал одним из самых многообещающих современных художников Англии.

А еще он часто рисовал коров. Кажется, они прилетели на его полотна с картин Шагала, немного видоизменившись по пути. Коджо Марфо не называет Шагала среди главных художников, оказавших на него влияние, но упоминает Фернана Леже, с которым Шагал был дружен в Париже в 1910-х. Еще в его списке суданский живописец Ибрахим эль-Салахи и английский экспрессионист Фрэнсис Бэкон, ломавший на своих полотнах человеческие лица, чтобы яснее была видна суть. И конечно, Пабло Пикассо.

«Мне интересны мастера, которые работали в разных стилях и черпали идеи из разных источников, но всегда четко выражали то, что хотели сказать. Они сформировали меня не только как художника, но и как личность», – говорит Коджо. А на вопрос, почему же все-таки коровы, отвечает: «Корова участвует в строительстве цивилизации. У меня на родине, в Гане, коровы дают жизнь – пашут землю, на которой мы выращиваем хлеб. Если есть пара-тройка коров, можно рассчитывать, что за тебя выйдет замуж красивая женщина. А в Индии корова и вовсе священное животное».

Куратор Коджо Жан-Давид Малат в качестве арт-консультанта сотрудничал с Мадонной, Кейт Мосс, Доменико Дольче, Стефано Габбана и Боно – помогал им выбрать картины для приобретения. Он с первого взгляда угадал потенциал Марфо: «Конечно, африканское искусство сейчас горячий тренд, особенно после движения Black Lives Matter. Но я уверен, что Коджо стал популярен не только благодаря моде на black art. В том, что он создает, всегда есть двойной и даже тройной смысл, социальная идея. Он глубже любого течения и любой моды».

Актуально

Это правда: под кажущейся наивностью работ Коджо – мысль, боль, высказывание. Его картины не для украшения стен, не для услады глаз. По крайней мере, не только для этого. «Я не хочу делать «красивое искусство», – говорит он. – Я хочу своими работами обозначить и, возможно, вскрыть какую-то проблему».

На одной из его картин – она называется «Коронация» – изображена вроде бы обычная семейная пара. Как обычно у Коджо, герои смотрят прямо на зрителя. Надо долго вглядываться, чтобы заметить, что женская фигура сжимает в руке боксерскую перчатку. «Потому что она узнала: у ее мужа во время ковидного локдауна был роман на стороне, – объясняет Коджо. – Ковид вообще обозначил массу проблем, которые мы не замечали, пока были заняты внешней стороной жизни. А тут мы оказались заперты в четырех стенах, один на один с собой и близкими. Не все выдержали это испытание».

На другой работе – «Привратники» – тоже семейная пара и четверо детей. Кажется, на лице мамы следы от потекшей туши? Кажется, на лице папы кромешное отчаяние? И уж точно отчаяние на детских лицах. Благополучный портрет семьи – или крик о том, какие трагедии скрываются за дверью многих семейных спален?

Часто юные герои его работ грустят от того, что испытывают давление со стороны родителей. «На всех нас так или иначе влияют родители: «Я хочу, чтобы мой сын / дочь стал президентом, лидером, прославил нацию», и так далее. У каждого есть какие-то ожидания от своего ребенка. Но дети не должны соответствовать этим ожиданиям. Дети должны исполнять свои мечты, а не родительские», – говорит Коджо Марфо.

Сам он тоже рос со знанием, что придется стать врачом или бухгалтером – так предполагалось в семье. Но он всегда любил рисовать – настолько, что, когда в деревне не найти было гуаши или акварели, он измельчал глину и ягоды и превращал в краски. Родители, к счастью, не препятствовали.

В детстве Коджо вообще был совершенно счастлив. Особенно когда только-только родился. И его мама была счастлива. Таковы традиции Ганы: когда женщина рожает, целый месяц о ней заботятся по высшему разряду, как о королеве. Ей не позволяют лишний раз шевельнуть пальцем, лишь бы она отдыхала и занималась младенцем. И младенцем тоже все восхищаются. Так счастье передается от матери ребенку.

«Правда, потом, стоит вырасти, оказывается, ты не такой уж прекрасный, и надо что-то доказывать и делать, чтобы вернуть любовь, к которой привык, – замечает Коджо. – Об этом я тоже рисую картины».

Витилиго – еще одна тема, которую он поднимает в своих работах. Это заболевание – белые пятна на коже, которые не загорают. Лица многих персонажей Марфо пятнистые, будто коллаж. Когда его спрашивают почему, он рассказывает, что однажды увидел человека с витилиго и понял, что внутри каждого из нас есть такие белые пятна. И лицо каждого человека – это коллаж из прошлого, будущего и настоящего. А еще витилиго похоже на маски, которые мы носим.

Кроме картин, на выставку в Баку приехала одна скульптура Коджо – «Сокровище сердца». Даже при беглом взгляде на нее перехватывает дух. Два черных силуэта, слившихся в один, две головы, но плеча тоже два. Смотрят в разные стороны – или друг на друга? Головы вытянутые, похожи на классические африканские маски. «Эта скульптура о том, что мы должны научиться принимать другого, – говорит Коджо, – принимать сердцем. Какими бы мы ни были, у нас больше общего, чем различий. В моей стране многие люди занимаются резьбой по дереву и делают разные фигурки. Сам я пошел в живопись, но иногда возвращаюсь к скульптуре, чтобы раздвинуть свои границы. Работа выполнена в черном цвете, и кажется, что она деревянная. На самом деле это бронза, я просто выкрасил ее в черный, чтобы она была больше похожа на те, что я видел в детстве. Мне нравится работать с формой. Когда-нибудь у меня будет большая студия, где смогу заниматься и живописью, и скульптурой».

Пока, по свидетельствам очевидцев, студия у Коджо очень небольшая. Кроме его полотен, там стоит внушительных размеров кресло: «Без него я не мог бы работать, это место, где я медитирую, осмысляю происходящее. Оно ни в коем случае не мебель, нет. Это кресло… пожалуй, его можно назвать моим художественным альтер эго». Кроме кресла, в студии много разных африканских безделушек – точнее, посторонним они могут показаться безделушками. Для Коджо это проводники в мир его детства: «Чтобы двигаться дальше, я должен крепко держаться за свое прошлое».

В какой-то момент Марфо решил: он сделает свою Африку частью мирового культурного ландшафта, впишет ганских «кукол плодородия» в глобальный контекст. Его герои останутся африканцами, но будут говорить о проблемах, волнующих всех. Именно поэтому чернокожие героини Коджо, его fertility dolls, иногда носят платья с воротниками эпохи Возрождения и гроздья колье, похожие на сотуары Chanel. Атрибуты западного мира на африканских персонажах – не дары с миссионерского плеча. Это культурный код, позволяющий человеку любой национальности увидеть в полотнах что-то родное.

«Мы живем в огромном плавильном котле, трансформируясь и оставаясь собой, – говорит Коджо. – Поэтому, кстати, мне так нравится Лондон. Этот город – как многонациональный кипящий чайник, где смешиваются все культуры, все верования, все характеры и между ними возникает новая гармония. Поэтому там я чувствую себя как дома». Домой в Гану Коджо возвращается не так часто, как ему хотелось бы: «У меня очень плотный график из-за выставок по всему миру. Но в этом году я запланировал долгую поездку, чтобы провести больше времени с моей любимой мамой и всей семьей».

Супер!

Когда Коджо Марфо и Жан-Давид Малат начинали сотрудничество, картины художника оценивались примерно в 5000 фунтов. Не так давно одна из них была продана на аукционе за 130 тысяч долларов, другая, на онлайн-аукционе Christie’s, – почти за 65 тысяч. Для молодого художника это, конечно, суперуспех.

Но успех выражается не только в цифрах. Пожалуй, все, кто посетил выставку Коджо Марфо в Центре Гейдара Алиева, испытали одно и то же чувство – восторг. «На творчество Коджо первой обратила внимание Лейла Алиева, – рассказывает Эмин Маммадов, советник Фонда Гейдара Алиева по вопросам культуры и создатель национальных выставочных проектов Азербайджана на Венецианских биеннале. – Она зашла в галерею JD Malat в Лондоне и настолько впечатлилась, что инициировала проведение его выставки в Азербайджане».

«Я курирую выставки в Центре Гейдара Алиева, – продолжает Эмин Маммадов, – и для меня важно показывать самых разных художников. Мы делали выставки французских импрессионистов, русских авангардистов начала XX века, но выставка африканского художника прошла впервые. Видеть эти работы в стенах, построенных гениальным архитектором Захой Хадид, – сильное впечатление».

Но не только Баку восхищался Коджо Марфо, сам Коджо тоже восхитился Баку. «Я оказался здесь впервые, – говорит он, – но слово «Баку» для меня как родное: на севере Ганы есть место, которое называется Bawku. Эта созвучность рождала иллюзию, что еду домой. К тому же я знаком со многими азербайджанцами, живущими в Лондоне, а через них – и с азербайджанской культурой. Но, конечно, я не мог предположить, что Баку окажется настолько прекрасным».

На вопрос, что поразило в городе больше всего, Коджо не задумываясь говорит про чистоту на улицах: «Этот город, кажется, кристально чист. И от этого легко дышится». В людях поразила любовь к своей стране: «С кем бы я ни разговаривал, каждый находил какие-то личные слова, в которых звучала гордость за Азербайджан». В архитектуре – Старый город и новые современные здания: «Они так любовно и бережно соотносятся со стариной, не нарушают ее гармонию». И еще краски Баку: «Светло-голубой, красный, зеленый… У этого города удивительная палитра. Как художник, я наслаждался ею».

Ну и о шапках, как было обещано