Сахиб Пашазаде – один из самых талантливых таристов своего поколения. Он выступает на телевидении, побеждает на конкурсах и преподает свой инструмент: это самый молодой и, наверное, самый энергичный доцент Бакинской консерватории.

«Если бы не папа, думаю, я бы никогда не стал таристом. Папа, дирижер Агаверди Пашаев, раньше был таристом, прекрасно играл. Это была воля моей покойной бабушки. Но на втором курсе переключился на дирижирование. А мечта как бы по наследству мне досталась».

«Среди самых ярких детских воспоминаний – моменты, когда папа брал меня с собой на работу в консерваторию. Я еще в пять-шесть лет с ним увязывался. Делать мне там, в сущности, было нечего. Но я не просто шел, а мчался от радости. До сих пор помню: темноватые коридоры, разговоры о музыке, звуки отовсюду… Это все невероятно притягивало. Какая-то магия в этом была».

«Папин тар мне брать не дозволялось. Конечно, я его брал, и конечно, отец всегда это замечал, потому что колки уже немного не так держали строй. Он притворно сердился, но сам, думаю, был скорее доволен. А я себе сделал из газеты тар, который был только моим и с которым я мог играть сколько угодно. Я представлял, как играю на сцене, учился держать его правильно…»

«Папа преподавал тар в школе имени Бюль-Бюля. После уроков я прибегал к нему и слушал его учеников, которые готовились к госэкзамену. Бывало, играют шесть-семь человек, почти все репетируют одну вещь – второй концерт Гаджи Ханмамедова для тара с симфоническим оркестром. Зажигательный такой, почти на уровне Рахманинова. И по пути домой папа спрашивал: тебе кто больше понравился? Я называл одного, и папа даже оборачивался: ты откуда знаешь? Это он меня как будущего тариста словно бы прощупывал. Они соревновались между собой, а я горящими глазами смотрел – и тоже так хотел. Даже подпевал про себя».

«Вначале я проучился пять лет в классе фортепиано. Когда отец наконец решил перевести меня в класс тара, я просто в шоке был: как так? У меня ведь уже стало получаться, меня стали замечать... Но теперь я только рад, что все так повернулось. Образование пианиста очень помогает в работе. Понимаете, многие мугаматисты за пределами своего инструмента ничего не знают. А это очень ограничивает. Я же могу хоть сейчас проанализировать строение симфонии Бетховена или поговорить про Скрябина. И подходя к нотам, я не нервничаю».

«Главная моя задача – пропаганда тара. Я пытаюсь показать, какой это удивительный и универсальный инструмент. На нем можно играть что угодно – мугам, понятно, но и Римского-Корсакова, и Шуберта, и «Турецкий марш». В Венгрии я играл чардаш на таре, и публика меня овациями встречала. Конечно, не все можно удачно переложить на тар, но всякие виртуозные пассажи, техничные вещи на нем прекрасно звучат. Я сам делал переложение «Времен года» Вивальди, и замечательно вышло. Тар с симфоническим оркестром – сравнительно недавнее изобретение, но сейчас подобных сочинений не так мало, наши азербайджанские композиторы продолжают работать в этом направлении. И их надо уметь играть, чувствовать баланс, понимать оркестровку».

«Мугам для тариста – понятное дело, а вот чтобы сыграть на таре Шопена, нужно не просто правильно его переложить и знать все особенности инструмента, а еще понимать, кто такой Шопен, когда он жил, что такое романтизм... К сожалению, не все таристы это понимают. Знаете, у Чарли Паркера есть такая известная фраза: я сначала выжимал из своего инструмента все, что возможно, потом все, что невозможно, а потом просто начал играть музыку. Вот я к тару точно так же подбирался».