Художница Ваджия Самедова жила быстро и мало, но за свои 40 лет успела сделать столько, что хватит на полноценный музей. Она не боялась красок и чувств – многоцветье логично вытекало из обстоятельств ее жизни, бакинского окружения, счастливого детства, проведенного в Старом городе, который художница считала сосредоточением красоты. 

Ваджия ханым была первой женщиной-живописцем в своей стране. С 1965 года ее имя носит художественная галерея при Союзе художников Азербайджана. Ее холсты для соотечественников – непрерывная радость узнавания. Здесь все главные бакинские приметы: истекающие соком зерна граната и пестрые, выписанные крупными мазками букеты, отмеченная мощными белыми штрихами морская пена на каспийском берегу и изумрудная палитра зелени во дворе.

Среда и характер

Ваджия Самедова родилась в Ичери шехер в 1924 году, 24 ноября. Ее отец, Кербелайи Али, азербайджанец из Карса, в юности вместе с братом отправился в Иревань, а оттуда в Баку, где женился на Рубабе ханым. Из их нескольких детей выжили только две дочери – Ваджия и Солмаз, которая потом станет архитектором и любимой моделью сестры.

Обе рано начали рисовать – домашняя среда способствовала. Отец не принадлежал к творческой профессии, работал кондитером, но, как и Рубаба ханым, был очень музыкален: играл на таре и пел карские песни. Увлечение девочек искусством он поощрял как мог. Никто не видел трагедии в том, что, оставив после седьмого класса 134-ю бакинскую школу, Ваджия поступила в художественное училище имени Азима Азимзаде, где, конечно же, все годы учебы оставалась единственной девочкой-живописцем. Это ее едва ли смущало – очень многие вещи в жизни Ваджия делала первой.

Целеустремленность рано проявилась в ее характере. Даже на детской фотографии Ваджия очень выделяется в группе ровесниц: пронзительным взглядом, устремленным в камеру, совсем не детской серьезностью. На другом фото уже 13-летний подросток – и кажется, этот ее пристальный взгляд в камеру на самом деле устремлен в себя.

Ваджия была типичным интровертом, склонным к рефлексии и уединению. Однокурсники, переиначив фамилию, называли ее Самоедовой, настолько трудно было ей самой себе угодить. Вся ее эмоциональность и экспрессия выплескивались на холст. И всю жизнь, дорожа друзьями, обожая свою семью и нежно заботясь о детях, она в первую очередь оставалась художником. Очень дисциплинированным художником: привыкнув к систематическим занятиям в юности, она сохранила эту потребность. Просыпалась рано, в девять вставала к мольберту как к станку. Или шла в училище, где сначала училась, а потом учила других.

Любовь и музыка

В училище она влюбилась – на всю жизнь. Лятиф Фейзуллаев в 1939-м поступил в Художественный институт имени Сурикова в Москве. Азербайджанских студентов, получавших высшее образование в столице, в те годы было наперечет, и во время войны все они получили броню от призыва в армию, в том числе Лятиф. Когда Суриковский институт эвакуировали в Алма-Ату, он вернулся в Баку и пошел преподавать в местное художественное училище. Там он впервые увидел Ваджию. 

В 1944 году, окончив училище, девушка отправилась в Москву и поступила в ту же Суриковку, где на старших курсах учился ее избранник. Влюбленные поженились, в 1945-м родился их первый ребенок – дитя Победы, сын Ниджат. Он будет играть на скрипке, станет кинорежиссером и снимет фильм о родителях. Проявлявший явную склонность к рисованию Ниджат не сможет сделать его своей специальностью – родители посчитают, что художников в семье слишком много. Но его младшая сестра Фатима продолжит семейную профессию – позже, когда знаменитой матери уже не будет в живых.

А в 1945-м из-за рождения Ниджата его отец чуть было не лишился шанса на столичное образование. Задержавшись на месяц в Баку после рождения первенца, Лятиф не успел вернуться к началу учебного года и когда наконец добрался до института, обнаружил на стене приказ о своем отчислении. Спас его знаменитый азербайджанский композитор Узеир Гаджибейли. Он обратился к ректору института с просьбой помочь студенту, и того восстановили на курсе.

В благодарность за помощь мужу Ваджия посвятила композитору свою дипломную работу, которую можно увидеть в бакинском Доме-музее Узеира Гаджибейли. Огромное полотно называется «Узеир Гаджибеков среди азербайджанских композиторов» – и вызывает четкие ассоциации с другой весьма известной картиной, которую художница, учась в Москве, не могла, конечно, не видеть. Речь о полотне «Собрание славянских композиторов», которое еще в XIX веке заказал Илье Репину для ресторана «Славянский базар» московский предприниматель Пороховщиков. В 1950-е годы гигантский холст Репина уже висел в холле Большого зала Консерватории, и Ваджия наверняка его знала. На репинском холсте за роялем Антон Рубинштейн, а у Самедовой – девушка, чьи руки словно летают по клавиатуре. Классик же сидит за столом, и зрители буквально ощущают шершавый бархат скатерти под его рукой.

Лица и пейзажи

Жанр парадного портрета был в почете в сталинскую эпоху, да и после смерти вождя народов. Им превосходно владел педагог Самедовой по Суриковке, выдающийся советский живописец Павел Корин. Он уговаривал Ваджию после аспирантуры остаться преподавать в Москве, такое предложение было редкой удачей, но художница отказалась – она стремилась домой. Впрочем, и вернувшись в Баку, она оставалась любимой ученицей Корина. Внук художницы Акшин Фейзуллаев рассказывает со слов Таира Салахова: мэтр был настолько к ней привязан, что ему побоялись сообщить о ранней смерти Ваджии в 1965 году – опасались за его сердце. 

Ваджия очень много взяла у Корина и в манере письма, и в нюансах. Ее резкие смелые мазки – именно от учителя, как и собственно страсть к портретам, только, в отличие от Корина, портретам женским. Мужчин она не писала. Самедова находила красоту в улыбающемся и одновременно печальном лице «Хлопкоробки» (1955), в раскосых глазах «Болгарки» и высоких скулах «Турчанки» (обе написаны в 1961-м), в едва намеченных чертах «Деревенской женщины» (1958), отсылающей к экспериментам французской школы, в румяных щеках матери («Портрет Рубабы ханым», 1956). 

Ваджия, похоже, не знала творческих неудач, кроме одной – портрета актрисы Лейлы Бадирбейли, над которым работала бесконечно (сохранились десятки эскизов). Работу очень критиковали, и в конце концов неудовлетворенная результатом художница изрезала мастихином плод многомесячного труда. После чего написала новый портрет актрисы, который и сейчас висит в Национальной галерее Азербайджана.

Бадирбейли была для Самедовой не просто знаменитостью. Задолго до того, как в СССР узнали слово «феминизм», Ваджия очень любила писать работающих женщин, особенно занятых в современных профессиях. Конечно, партия и правительство поощряли «производственную тематику», но для Ваджии это было гораздо больше, чем социальный заказ. Ей, родившейся на Кавказе, где еще недавно женщина была заточена в доме, казалось очень важным показать, что наступили новые времена. При этом ее современные и самостоятельные героини оставались необычайно женственными. У Самедовой есть потрясающий портрет «Геолог М. Мамедбейли» (1960): тонкая фигура прислонилась к парапету, за которым серебрится море, и алая дорожка бежит от заходящего солнца по воде; иссиня-черная прядь, выбившаяся из-под платка, и желтая юбка, надутая ветром, придают картине сиюминутность; еще секунда – и ветер стихнет, волшебство момента уйдет.

Вторым любимым жанром художницы был пейзаж. Легко увидеть Азербайджан глазами Ваджии Самедовой: на ее полотнах и этюдах вся страна. Озеро Гейгель, Кяпаз, Абшерон, окрестности Мингячевира, берега Куры и Алтыагач, куда юная Ваджия ездила на летнюю практику и многократно возвращалась позже. Природа явно вдохновляла ее больше архитектуры, и она видела еще одной своей миссией перенести на холсты все эти стада в горах и деревенские ландшафты, чинары и лодки в камышовых зарослях. Одна из лучших работ Ваджии называется «На берегу Куры» (1961): женщина сидит на мостках, выжимает мокрые волосы, вся ее поза – изогнутая спина, руки, застывшие в неудобном положении, лиловая юбка, под которой вырисовываются колени, – выдает напряжение. А за ее спиной блестит серая водная гладь.

Цвет и тень

О ее полотнах часто говорят «мужская рука». Ваджия Самедова как-то очень вольно и смело обращалась с цветом – и обожала красный. Среди художников это не редкость, но у нее красный очень яркий, светящийся. Алый галстук на шее мальчика со скрипкой («Юный скрипач»), нитка красных бус на загорелой шее («На берегу Куры»), красная черепица, алое платье, красные розы на траве… Кажется, это был самый важный, необходимый ей цвет. В 1968 году Лятиф Фейзуллаев напишет посмертный портрет жены, на нем за спиной Ваджии большое, на полкартины, красное – маковое? – поле.

Она была верна красному все годы, и лишь в самых последних работах, когда болезнь не оставила шансов и все знали, что осталось немного, ярко-красный в работах Ваджии Самедовой исчез, уступив место терракоте. Финальным сюжетом Ваджии стало мощное и большое – метр на два – полотно «В ожидании вести». На темном, почти огненном прибрежном песке толпятся люди, ожидая ушедших в море. На первом плане две женщины, молодая и старая, они тоже ждут из последних сил, но обреченный вид их говорит, что надежды нет.