Культура
В бакинской YAY Gallery проходит выставка «1001 ночь» – размышление азербайджанских художников о традициях и современности, об исламе и самих себе.
Название выставки сразу очерчивает тот круг тем, что интересует участников. Нет, это не иллюстрации к классическим восточным сказкам, а Восток как таковой, его дух, традиции, в том числе традиции художественные. Но YAY не была бы одной из ведущих азербайджанских галерей современного искусства, если бы эти темы не рассматривались сквозь призму современности. А художники не были бы современными, если бы не задавались вопросом о том, что значит Восток в сегодняшнем мире, как в эпоху высоких технологий продолжают жить традиции и что значит в наши дни быть азербайджанцем. Неслучайно в названии выставки количество ночей написано не словами, а цифрами: 1001 – это для современного глаза еще и фрагмент компьютерного бинарного кода, той виртуальной ткани, в которую одет мир XXI века.
Виртуальная ткань оборачивается реальной в «Проявленном сознании» Фаига Ахмеда, одного из самых известных современных художников Азербайджана. Ахмед уже много лет работает с эстетикой традиционного азербайджанского ковра: для него ковер не предмет антиквариата, а материал, которому он дает новую жизнь в цифровой эпохе. В «Проявленном сознании» ковер из двухмерной плоскости превращается в объемную скульптуру: на нем возникают выпуклости, словно нечто выпирает из-под его поверхности, набухает и выступает вперед тяжелыми округлыми каплями, растягивая и подсвечивая орнамент. Воплощенная в ковре история народа здесь в буквальном смысле льется через край и тянется к зрителю. За декоративным предметом кроется его изнанка, много веков труда и вдохновения, и эта изнанка просится наружу.
Инсталляция Фарида Расулова «Шебеке» тоже переселяет национальный орнамент в современный мир. Шебеке – традиционный витраж, жемчужина азербайджанского декоративного искусства – у Расулова обретает новую жизнь. Он делит шебеке на элементы, рассматривает их, как под микроскопом, и увеличивает крошечные фрагменты до размеров полноценной скульптуры. Прозрачные, отбрасывающие на пол разноцветные тени шебеке Расулова очень красивы, и каждому зрителю ясно: восточное искусство не обязательно требует «восточного» сознания, язык красоты универсален и понятен всем.
«И он сказал…» – так называется световая инсталляция Рашада Алакбарова. Это строка из Корана, повествующая о сотворении мира из хаоса. Алакбаров тоже творит из хаоса: сами его инсталляции, точнее, их осязаемая, материальная часть – какой-то клубок, непонятная и уродливая путаница железных прутьев. Но когда на эти нагромождения проволоки падает луч света, происходит волшебство: на стене возникают тени – четкие, строгие, совершенные орнаменты и древние письмена, целая воздушная архитектура. Как у любого мощного произведения искусства, у светотеней Алакбарова может быть множество смыслов и интерпретаций. Например: в хаосе и бессмыслице могут быть скрыты безупречная логика и совершенство – нужно лишь найти правильную точку зрения. Или: божественный свет придает смысл и значение даже самым бессмысленным вещам. Или: красота и смысл, которыми мы любуемся и вдохновляемся, лишь эфемерные отсветы, в основе которых лежит грубая бесформенная материя. Алакбаров не дает однозначной трактовки, он оставляет зрителя самостоятельно додумывать, задавать вопросы и искать ответы – и это делает его по-настоящему сильным, взрослым художником.
Самый веселый проект на выставке – «Мусульманские космонавты» Орхана Гусейнова. В черно-белой серии человечки в скафандрах парят в открытом космосе, пожимают руки большеголовым инопланетянам и поднимают над неведомой планетой флаг с полумесяцем. Как в любой хорошей шутке, в «Космонавтах» Гусейнова есть и большая доля правды (среди покорителей космоса были и есть мусульмане, космонавт – не исключительно западное явление, а ислам – не исключительно восточное), и игра смыслов: космический корабль в форме мечети с куполом и минаретами имеет прекрасные аэродинамические характеристики, а тросы, которые соединяют космонавтов со станцией, сплетаются в изящный восточный орнамент.
Портреты Резы Азаре можно было бы назвать лирическими, если бы не стоящее за лирикой острое чувство драмы. Художник набрасывает своих героев скупыми, но оттого еще более выразительными черными контурами, что роднит его с ранними экспрессионистами, но напрочь лишает фона. За спиной у человеческих фигур пустота – метафора незавершенности, поиска своего места в жизни, своего контекста. В противоположность этому, у Гусейна Ахвердиева контекст хлещет через край: и живопись, и скульптуры берут самые громкие ноты, ошеломляя зрителя яркостью красок, бугристостью фактуры, заявляя о себе в полный голос.
«1001 ночь» – яркая и представительная экспозиция самых активных азербайджанских художников. Но что гораздо важнее, в ее многоголосии каждый найдет то, что близко ему и только ему. И все равно это будет размышление о том, что значит в XXI веке быть носителем исламской культуры, быть азербайджанцем, быть собой.
Личности 
