Никиту Михалкова в Баку ждали самые разные люди: и молодые кинематографисты, и публика, задолго до творческого вечера раскупившая билеты. Ждали его и в Президентском дворце – как кавалера ордена «Достлуг», которым Михалков был награжден накануне в честь своего 70-летия. Пообщаться с Никитой Сергеевичем – редкий шанс и редкое удовольствие, но если все сложится, как задумано, скоро у бакинцев появятся новые поводы для встреч с ним.

Фото: Дмитрий Терновой

На сцене две девушки и один стул. «Присаживайтесь кто-нибудь пока», – показывает на стул Михалков. Одна из девушек громким полушепотом говорит другой: «Садись ты, Милена. Уступаю как старшей». Михалков, услышав краем уха, перехватывает фразу: «Вы слышали? Уступаю как старшей! Гениальный прием, это надо запомнить, я у себя его использую». Режиссерская работа состоит из такого безустанного подмечания жизни в любых мелочах, и режиссер со всемирной славой смеется до слез, приговаривая: «Нет, все-таки женщины – это отдельные птицы»; смеется так заразительно, что весь зал хохочет вместе с ним. Декабрьским утром зал Госфильмофонда битком набит молодыми актерами, режиссерами, операторами.

Михалков вызывает желающих показывать этюды. «Слово, – объясняет он свое режиссерское кредо, – не имеет никакого значения. Имеет значение рождение слова, рождение эмоции. Не пустое, реальное слово». Преодолевая себя, актеры-бакинцы поднимаются на сцену, чтобы получить бесценный – пускай только пятиминутный – опыт работы с таким режиссером. Михалков говорит с молодыми кинодеятелями на профессиональном языке, рассказывает – словно расставляет дорожные столбы на режиссерском пути, чтобы идущим следом было легче. «Жестокая правда без любви есть ложь». «Любое искусство стремится быть похожим на музыку». «Отражение сильнее луча». Никита Сергеевич внимателен и очень доброжелателен, выслушивает вопросы и отвечает на них – не без иронии, но всегда по существу. Завтра вечером у него встреча с публикой во Дворце Гейдара Алиева. Зрителям нравятся байки, истории про съемки, про ляпы в кино, про Нонну Мордюкову, и с этим залом Михалков – уже не столько режиссер, сколько гениальный рассказчик – будет говорить на другом языке.

На протяжении всего своего творческого визита в Баку Никита Михалков – как, впрочем, и всегда – окружен людьми, и повсюду, где и с кем бы он ни встречался, вокруг него словно закручивается воронка, электризуется воздух. «Кино есть пример существования энергии в кадре».

БАКУ: Никита Сергеевич, какое у вас осталось ощущение от встречи с молодыми кинематографистами?

НИКИТА МИХАЛКОВ: Потрясающее. Поначалу напряженное, конечно, но так часто начинается, с напряжения, а потом оно проходит, и ты чувствуешь зал, его настрой, желания. По-моему, те, кто был в этом кровно заинтересован, свое получили.

БАКУ: Работая с образом, откуда актер берет знание жизни, знание человека? Вы же сами, будучи актером, играли совершенно разных персонажей – от проводника поезда до государя императора.

Н.М.: Ну, что-то берется из самой жизни, из опыта, из воспитания, из правильных книжек в детстве. И из живого интереса, который нельзя симулировать. Он или есть или нет. Это я называю только вещи, которые в какой-то степени зависят от тебя. А есть еще те, которые от человека не зависят. Например, биологическая память – не физическая, а генетическая. Почему у русского человека, который всю жизнь прожил за границей, дыхание перехватывает, когда он приезжает в Россию? За этим стоят поколения, ощущение себя как части целого.

БАКУ: А вам какой период интереснее всего в истории?

Н.М.: Мне всегда был интересен XIX век, его переломное состояние. Там такой набор! Война 1812 года, бунты, Сперанский, масоны, возникновение либерализма и так далее. Это такая бурлящая среда, в которой выковывалось потом будущее. Не всегда, так сказать, удачное. И потом, для меня важно даже не само время, а характеры, которые в это время существуют. Скажем, время Дмитрия Донского намного более далекое, но история его любви, история Куликовской битвы, мистичность ее меня всегда увлекали. К тому же два моих предка стояли на Куликовом поле, и оба выжили. Кабы не выжили, мы бы сейчас с вами тут не разговаривали.

БАКУ: А человек изменился с тех пор?

Н.М.: Конечно.

БАКУ: Измельчал?

Н.М.: Измельчал. Для человека стало важнее иметь, чем быть. Если растет цветок, человеку нужно его сорвать и наслаждаться этим цветком у себя в комнате, поставить в стаканчик. А можно его не рвать, просто быть возле него, нюхать, смотреть. Но человек больше не хочет быть, потому что быть – это в большой степени жертва. Ему хочется иметь как можно быстрее, всё и сразу.

БАКУ: Сейчас с новым проектом вы возвращаетесь в вашу любимую эпоху?

Н.М.: Да, мы начинаем снимать очень большую картину «Жизнь и гибель Александра Грибоедова»: 19 серий плюс внутри большой фильм для широкого экрана. Тридцать лет как написан сценарий. Очень сильный. И большую часть картины мы бы хотели снимать в Азербайджане с нашими азербайджанскими коллегами. Потому что в сценарии очень многое связано с Кавказом, здесь потрясающая натура, кроме того, мы могли бы здесь кое-что строить. Мы предлагаем сотрудничество, чтобы деньги остались здесь и работали на жителей Азербайджана и азербайджанский кинематограф. Ведь нам будет нужен, например, и пошив костюмов, и актеры, и массовка – а это реальные рабочие места.

БАКУ: Вы ведь уже снимали в Азербайджане?

Н.М.: Да, ограбление поезда в фильме «Свой среди чужих». Изначально снимали в Чечне, но обнаружился страшный брак всего эпизода – как будто вилкой по пленке провели. Наша экспедиция уже закончилась, надо было искать что-то другое – чтобы было пустынно, одноколейка. Мы приехали сюда и где-то на станции Пута снимали.

БАКУ: Любите степь?

Н.М.: Это абсолютный космос. Когда мы делали «Ургу» – а я мечтал снять картину, в которой 12 страниц сценария, остальное воздух, – мы приехали с группой в китайскую Монголию. Там степь. Ничего нет. Для пустого взгляда скучная какая-то степь: трава, ни деревца, ни перепадов, ни озер – ничего. Но я видел там ветер – как узкий ручеек по траве. Делаешь шаг в него, и у тебя колышутся брюки. Шаг назад – и не колышутся. А мой звукооператор сумасшедший поставил на ночь девять микрофонов на разной высоте травы. Разбудил меня с бутылкой водки, вот с такими глазами, говорит: «На, послушай». И надел на меня наушники. Там ничего не было, просто девять микрофонов в траве! Но это такая божественная музыка!

БАКУ: Вы часто говорите, что кино – это про энергию, про то, как передавать энергию, заряжаться энергией. Что вы делаете, когда вам самому нужно подзарядиться?

Н.М.: У меня определенная энергетическая подпитка идет от природы, от охоты, от спорта, как ни странно. От существования в одиночестве. Я себя в одиночестве одиноко не чувствую, более одиноко ощущаю себя где-нибудь на афтепати.

БАКУ: У вас в семье детей куча мала, они тоже, наверное, подпитывают энергией?

Н.М.: Да они только отнимают (смеется).

БАКУ: Ну, в Баку вас тем более одного не оставят. Скажите, как вы теперь приезжаете сюда – как за границу или как в старый знакомый город, где часто бывали?

Н.М.: Да, я много здесь бывал. И, как мне кажется, полюбил, почувствовал Баку с самого начала. Баку – это абсолютно особый мир. Его жители – отдельная каста, отдельная культура: удивительно художественное парадоксальное мышление, чувство юмора, замечательный талант рассказчиков. Баку – это обаяние, которое теперь умножилось огромным вкладом в него. Город ведь стал неузнаваемым совершенно. И это впечатляет, очень.

БАКУ: Проглядывает в нем еще знакомый вам город?

Н.М.: Конечно. Я думаю, чтобы увидеть его, стоит чуть-чуть отъехать. Да и вообще, Баку – он же не внешний город. Он строится для тех, кто в нем живет, а не напоказ. Он очень органичен, в нем комфортно жить, как мне кажется. И богатства, которыми владеет Азербайджан, вкладываются в то, что является частью национального характера.

БАКУ: Есть у бакинцев, на ваш взгляд, определяющая черта, такая, чтобы можно было сказать, перефразируя слоган «Сибирского цирюльника»: «Он бакинец, это многое объясняет»?

Н.М.: Я не так хорошо знаю, потому что все-таки всегда общался с особым кругом людей, художниками. Но для меня очевиден кавказский характер – не горный, а именно созерцательный. Это та интеллектуальная созерцательность, которая порождала великую поэзию, литературу, художников.

БАКУ: Спасибо за интервью, Никита Сергеевич.

– Всё? – Михалков поднимается, хлопает в ладоши. – Съемка закончена, спасибо всем, особенно анестезиологу!

Фото: Дмитрий Терновой