Когда-то случай привел Александра Шаровского, в ту пору футболиста и будущего педагога, на сцену. Из случайности сложилась целая жизнь в искусстве. В феврале главному режиссеру Русского драматического театра исполнилось 70 лет. Мы встретились с ним, чтобы поговорить о том, как причудливо переплелись в его биографии три главные страсти – к театру, к русскому языку и к родному городу.

Фото: Адыль Юсифов

БАКУ: Александр Яковлевич, какое у вас самое любимое время дня в театре?

Александр Шаровский: Репетиции. Я не люблю находиться в театре, когда мне нечего делать. Великая русская актриса Бабанова говорила, что «театр – это место, куда надо приходить за 45 минут до начала спектакля и после окончания быстро убегать домой», и я с ней совершенно согласен – люблю театр, когда в каждом углу идут репетиции, в том числе у меня. Если у меня нет репетиций, я иду с друзьями в ресторан.

БАКУ: И не сидите на спектаклях?!

А.Ш.: Эту пытку я уже выносить не могу. В молодые годы я обожал смотреть собственные спектакли, но со временем это прошло. Я, кстати, потом узнал, что и Мейерхольд всегда приезжал в театр к концу спектакля, и Питер Штайн. А еще Стуруа как-то хорошо сказал: вот идиотская профессия, сделал спектакль, но как только закончилась последняя генеральная, с первого представления господа актеры начинают благополучно уничтожать твой труд. Поэтому, когда спектакль уже попадает к зрителю, я отхожу в сторону. Для меня важно, что коллектив в театре по-настоящему собирается только на спектакль. Если работа греет актеров изнутри, то в этот момент они становятся твоими родными, золотыми, дорогими.

БАКУ: Это, в частности, одна из задач режиссера – создать в театре такую атмосферу?

А.Ш.: Во всяком случае, это задача главного режиссера – думать о том, что играть завтра тому или иному артисту, какая у него зарплата, какие у него личные проблемы. Заботиться обо всем этом обязывает должность.

БАКУ: А сами вы строгий руководитель?

А.Ш.: Про меня Максуд Ибрагимбеков как-то сказал, что меня надо кормить сырым мясом. Если я выхожу из себя, в театре все начинают дрожать. Но, к счастью, это бывает редко. А в принципе я человек довольно мягкий, я бы даже сказал, что для своей профессии иногда слишком мягкий.

БАКУ: В театральном пространстве Баку у вашего театра особая миссия. Как вы сами ее ощущаете?

А.Ш.: Я это ощущаю по вниманию. Знаете, десять лет назад, когда нам практически построили новое здание, Президент приехал открывать театр и сказал тогда очень важные слова: «Русский театр в Азербайджане – навсегда!» Видимо, это с первых дней понимали и отцы-основатели Театра русской драмы, которому через три года будет сто лет. Они заложили такую основу, что сменялись поколения, шли годы – а ведь театр живой организм, у него бывают свои приливы и отливы, – но сохранялись любовь и признание. У Баку к нашему театру традиционно особенное отношение. Я помню это по своей семье, помню, как родители говорили: «Сегодня идем в Русскую драму!» – и это всегда было событием. Наш театр – дом, куда люди приходят за душевным теплом, покоем.

БАКУ: Вы возглавили театр в самые смутные годы, в 1993-м. Однажды вы уже рассказывали нашему журналу, какие неимоверные усилия пришлось тогда приложить, чтобы сохранить театр, как вы, отказавшись от всех условностей, сделали ставку на спектакли для детей и подростков. Какие сейчас переживает времена Театр русской драмы?

А.Ш.: Мы благополучно миновали тот кризис, и сейчас состояние в театре, можно сказать, стабильное. Есть приличная труппа, есть приличный репертуар, есть публика, и из этих объективных обстоятельств складывается мое понимание того, в каком состоянии сейчас находится театр. Кроме того, существует постоянный обмен: к нам на гастроли приезжают коллективы – это тоже стимулирует и артистов, и публику. Последним мы принимали Константина Райкина, до этого был БДТ, до этого – Малый театр, до этого – театр Калягина… Мы очень серьезно относимся к гастролям и тоже ездим много. В последний раз я попросил отправить нас не в Питер и не в Москву – мы эти города уже хорошо знаем, понимаем, они очень сытые, – а в глубинку. Мы играли в Смоленске, в Великих Луках, и это был очень интересный опыт.

БАКУ: А русский язык как себя чувствует в Баку? Стал ли он иностранным?

А.Ш.: Нет, слава Богу, нет! Потому что те годы, когда все хотели учить только английский или только турецкий, прошли, пришло понимание того, что обладание языком – это всегда большое богатство. Отказаться от него – урон, грех. Еще один язык – пожалуйста. Так что, к счастью, сегодня отношение к языку стабильное, и Баку остается таким же русскоязычным, как и азербайджаноязычным городом, как это было 30–40 лет тому назад. Существование, например, филиала МГУ, которым руководит Наргиз Пашаева, красноречиво говорит об отношении к языку в городе.

БАКУ: Если говорить о репертуаре, какие любимые спектакли у бакинцев?

А.Ш.: Люди идут в театр за чистым переживанием, будь то трагедия или комедия. Мейерхольд говорил молодым режиссерам: не торопитесь, если за весь спектакль вам удастся добиться трех минут катарсиса, этого будет достаточно, публика вас уже не забудет. Зритель приходит за личным потрясением: жанры могут быть разными, но важно, чтобы человек вышел после спектакля и еще хотя бы минут десять нес улыбку, или слезу, или мысль. В этом суть театра для меня.

БАКУ: Эксперименты идут на пользу театру?

А.Ш.: Прошедший сезон прошел для нас под эгидой приглашения молодых режиссеров, которые экспериментировали как хотели. Удачные, неудачные – важно, что эксперименты есть, есть попытки работать в новых формах, привносить свои новые системы и считать их открытиями, я это приветствую. Театр – место, где можно и нужно проводить эксперименты. Главное, нельзя забывать о тех, кто сидит в зале. Такое часто приходится видеть: на сцене что-то заумное делается, похожее на какой-то эксперимент, а в зале сидят равнодушные люди и скучают. Вот это, мне кажется, противоречит природе театра.

БАКУ: В российском театре часто звучит тема поиска национальной идеи. Спектакли как попытка сформулировать нечто важное про русский характер, про русского человека. Как вам кажется, режиссер должен ставить перед собой настолько глобальные задачи?

А.Ш.: Скажу так: национальная идея, которую я впитал, учитывая, что я родился и вырос в Баку, – это в первую очередь уважение к иноверцам, другим нациям, другим взглядам на жизнь. Это мультикультурализм, который сейчас объявлен внутренней политикой в Азербайджане. Театр мало что может решать в социальных сферах, не совершает коренных перемен, но он обращается к душе человека, и вот эта самая тема уважения и понимания рядом стоящих – для меня наивысшая идея, которая может руководить режиссером сегодня. Я много езжу, смотрю спектакли, вижу, как Германия и Франция сегодня сползают в сторону нацистских идей. Это меня очень волнует, и я очень дорожу тем, что есть вокруг меня, и пытаюсь, когда еду куда-то, рассказывать о своем опыте.

Фото: Адыль Юсифов

БАКУ: А зрителя больше волнуют темы актуальные или вечная классика?

А.Ш.: Я много думаю о том, что отличает нынешнего театрального зрителя, и мне кажется, что зритель как был всегда умнее тех, кто находится на сцене, так и остался. Если на сцене происходит что-то завораживающее, если действие зрителей волнует, они голосуют хлопками, если нет, то сидят сморкаются или уходят из зала – как три тысячи лет назад, так и сегодня. А темы всегда остаются одними и теми же. Кто-то подсчитал же, что тем в мировой драматургии существует всего-то четыре или пять. Только костюмы меняются.

БАКУ: То есть режиссер, по вашему мнению, не должен быть особенно чутким к настроениям времени?

А.Ш.: Я всегда говорил и не стесняюсь этого: не актерское, не режиссерское это дело – заниматься политикой. Тем более когда это превращается в самоцель. Почему надо противопоставлять себя кому-то? Надо делать свое дело, то, во что веришь. По своей природе ни актер, ни режиссер не трибуны, мне так кажется. Наша последняя премьера, например, – это спектакль «Последняя страсть королевы» по пьесе Елены Поддубной «А дождь себе льет да льет». Это история про талантливую, гениальную женщину, которая вознесла себя на вершину власти и не дала себе возможности любить. Власть и личная жизнь – на этом стыке мы пытались рассмотреть историю. А сейчас я взялся за пьесу по роману нашего классика Анара Рзаева «Шестой этаж пятиэтажного дома», она больше известна под названием «Тахмина и Заур». Это пьеса о любви и семье из 1980-х годов. На днях встречаюсь с Анаром, хочу поговорить с ним, как можно пьесу осовременить, – думаю, мы договоримся, потому что сюжет – о любви, желании быть счастливым и о том, как это сложно, – останется неизменным. Изменятся только какие-то приметы времени, хотя бы тот же квартирный вопрос.

БАКУ: А кто вообще ваш герой сегодня?

А.Ш.: Трудно выбрать одного героя. Театр тем и интересен, что на сцене можно рассмотреть разных героев, которые исповедуют разные точки зрения, – и так высекается собственная позиция. Если говорить о герое, который мне сейчас наиболее симпатичен, то это, пожалуй, какой-нибудь ироничный человек, который многое понимает, но не прет, как танк, а делает свое дело спокойно и весело, а главное, с юмором относится к жизни. Я согласен с Григорием Гориным, который написал: «Улыбайтесь, господа, самые страшные вещи делаются с серьезным выражением лица». Мне близка горинская интонация, и горинские герои – как барон Мюнхгаузен – мои герои сегодня.

БАКУ: Откуда произошла ваша страсть к театру?

А.Ш.: Она родилась от страсти к женщине. Я ухаживал за девушкой в 18 лет, после школы. Она работала в Театре юного зрителя пианисткой, и я, поскольку в школе занимался в драмкружке, пошел показаться руководству ТЮЗа. И меня приняли в театр, видимо, что-то во мне усмотрев. Когда я появился на сцене, моя избранница упала в обморок. Вскоре мы поженились, прожили вместе десять лет, она родила мне сына, мы расстались… а в театре я остался навсегда. Хотя, в принципе, не собирался. Мои родители вообще были категорически против. А потом мне стали давать интересные роли, потом я сыграл знаменитого Д’Артаньяна, которого мы делали вместе с Юликом Гусманом.

БАКУ: Да-да, ваша жена, актриса Наталья Шаровская, рассказывала, что впервые увидела вас в образе Д’Артаньяна!

А.Ш.: Да, многие девушки тогда обращали на меня внимание. Лихие были времена... А всё родилось из любви.

БАКУ: Чем отличается от вас времен Д’Артаньяна новое поколение актеров? Какие они – молодые актеры, которые сейчас пришли в театр?

А.Ш.: Я вам такую вещь скажу: я мечтаю о крепостном театре! Потому что артист должен принадлежать только сцене. Только оттачиванию своих природных данных и доведению их до совершенства. Когда я начинал в театре, не было такого количества фильмов, телевизионных работ, антреприз – не было такой суеты, которая мешает заниматься своим ремеслом. Был только театр, и львиную долю времени актеры моего поколения отдавали – не люблю эти высокопарные слова! – служению. Вкалывали, попросту говоря. Сейчас, как только у молодого актера проклевывается талант, его раздирают на части. В частности, у меня Москва забрала двух замечательных героев, с которыми мы играли «Чайку» на фестивале в Орле. Ну а если Москва забирает, она уже больше не отдает.

БАКУ: А хорошее что-нибудь про молодежь можно сказать?

А.Ш.: Хорошее в театре всегда складывается только из одного критерия: если Бог наделил талантом, тогда всё получается.

Фото: Адыль Юсифов