Вячеслав Невинный-младший и рассказы Чехова: недосягаемая высота

Чехов по сей день объединяет мировое сценическое искусство, а русскую драматургию и вовсе невозможно представить себе без этого имени. В 94-й день рождения Русского драматического театра в Баку на его сцене показали спектакль по ранним рассказам Антона Чехова «Руководство желающим жениться» в постановке Театра Невинных. 

Фото: Натаван Вахабова

По словам Александра Шаровского, главного режиссера Русского драматического театра им. Самеда Вургуна, русская литература – самая духовная, а драматургических вершин в мире всего две – Шекспир и Чехов. В московском театре «Творческий дом Невинных» к Чехову тоже относятся особенно, спектакль по рассказам Чехова был первой постановкой в театре Невинных. Объединить чеховские рассказы в одном спектакле задумал народный артист СССР Вячеслав Михайлович Невинный, а осуществил идею его сын, режиссер театра Вячеслав Невинный-младший. 

БАКУ: Ваш спектакль поставлен по рассказам Чехова. Кажется, некоторые из них – «Длинный язык», «Бумажник» – ранее не ставили в театре…

Вячеслав Невинный: Не так однозначно: если ставили, то весьма редко. Мы привезли рассказы и водевили.

БАКУ: Чехов – отдельная вселенная для режиссера: за внешней легкостью скрываются страсти.

В.Н.: Вы правы. Мое твердое убеждение, что в российской, да и мировой драматургии Чехов не превзойден, он первооткрыватель и столп. С одной стороны, в этой литературе какая-то необъяснимая философская грусть, с другой – в ней всегда есть что-то жизнеутверждающее. Чехов, показывая в своих произведениях совершенно дикие коллизии и трагедии своего времени, никогда не подводил к выводам, давая читателю и слушателю божественную возможность самому прийти к чему-то.

БАКУ: Ваши родители актеры. Путь в эту профессию был предопределен?

В.Н.: Мне повезло! Абсолютно театральная семья. Мама, Нина Ивановна Гуляева, скоро отметит юбилей – 85 лет, и из них 50 с лишним она работает во МХАТе. Это напоминает мне самураев древней Японии, которые один раз давали клятву верности господину и служили ему всю жизнь. Так и мои родители всю жизнь отдали Московскому художественному академическому театру. Я пошел по их стопам. И так совпало, что моими сокурсниками по школе-студии стали замечательные Шурочка Табакова, прекрасная актриса «Современника» Машенька Евстигнеева, а на втором курсе к нам присоединился Михаил Ефремов, с которым у меня завязались теплые дружеские отношения. Существует традиционное «приветствие первокурсников» в театральных институтах. Помню, что про наш курс под гитару пели смешные частушки, одна из которых звучала так: «У Славы, Саши, Маши все папаши – наши!»

БАКУ: Вы скучаете по юным годам?

В.Н.: Конечно, скучаю! После окончания Школы-студии МХАТ целой группой товарищей под руководством знаменитого Михаила Олеговича Ефремова, замечательного артиста и вдохновителя наших молодых побед, был создан театр «Современник-2», в котором мне посчастливилось играть. Тогда в нашем творчестве и жизни в целом происходило столько всего – мы шутили, что год идет за два-три по насыщенности.

БАКУ: Кажется, вы и сейчас не прочь веселиться и хулиганить?

В.Н.: Обязательно! И спектакль мы привезли очень веселый. Наверняка многие еще из школьной программы помнят «Чайку», «Три сестры», «Иванова» – трагические произведения, в которых буквально на глазах зрителя разваливаются целые миры и вершатся судьбы. Но наш спектакль – это скорее молодой Чехов, который печатался под псевдонимом Чехонте и сам был хулиганистым человеком. Мы привезли безусловную классику: «Предложение» и «Медведь», а также «Бумажник», «Дипломат» и «Длинный язык». Попытаемся вовлечь зрителей в нашу веселую игру.

БАКУ: Не страшно было ставить «Медведя» после гениального Михаила Жарова? Вряд ли возможно избежать сравнения с этим фильмом.

В.Н.: Вообще любое классическое произведение ставить страшно. Но Чехов настолько многогранен, что его можно каждый раз прочесть по-иному. Когда я читал «Медведя», обратил внимание, что в начале повествования главный персонаж, вдова Попова, обращается к портрету покойного мужа со словами верности и любви. И мне пришло в голову, что портрет должен быть живым. На сцене в нашей постановке «портретом» сидит один из артистов и реагирует на то, что происходит. То есть даже обыкновенный предмет может действовать в сценическом пространстве.

БАКУ: Вы ставите только классику?

В.Н.: Мы стараемся работать в жанре классического русского драматического театра. Великие старики и отцы-основатели Владимир Иванович Немирович-Данченко и Константин Сергеевич Станиславский называли это жизнью человеческого духа на сцене; ее мы и пытаемся воплотить в сегодняшнем мире. Спектакль по рассказам Чехова был первой постановкой в «Творческом доме Невинных», в нем участвовал замечательный режиссер МХАТа Николай Лаврентьевич Скорик. Потом был великий драматург А. Н. Островский, «Не все коту масленица». В интерпретации нашего театра постановка носит название «Эх, женюсь на молоденькой!». Здесь я тоже соединил несколько сюжетных линий и образов из разных произведений. Наша последняя на сегодняшний день работа – пьеса Эмиля Вениаминовича Брагинского. Фильмы по его гениальным сценариям «Ирония судьбы…», «Гараж», «Вокзал для двоих» под Новый год смотрят миллионы людей. И у него есть незаслуженно забытая пьеса «Игра воображения», которую редко ставят в театре.

БАКУ: Когда-то бытовало мнение, что телевидение заменит театр. Однако прошел не один десяток лет, а интерес к театру не иссякает. Что вы об этом думаете?

В.Н.: Кино и телевидение – отдельные виды искусства. История театра исчисляется тысячелетиями. Он живет, несмотря ни на что. Он развивается. Причина этому – неистребимая тяга человека к лицедейству, которая не может быть заменена ничем. Никакая интернет-трансляция и даже 3D-экран в суперсовременном кинозале не заменят выход на сцену живого человека. Каждый раз, когда открывается занавес и на сцену выходит человек, ты видишь то, что происходит с ним в данный момент, прямо на твоих глазах. Он может поперхнуться, забыть текст, поскользнуться. Или наоборот – может взять с потрохами твою душу и совершенно незаметно для тебя куда-то ее понести. Оказавшись в этом мире, люди становятся добрее, светлее, человечнее… Это нельзя ни с чем сравнивать.

БАКУ: На мой взгляд, выходя на сцену, актер обнажает свою душу.

В.Н.: На этот счет я бы поспорил. Артисты – очень хитрые люди и, как правило, умные. По большому счету, они вас обманывают, проводят и дурят. Действо кажется вам правдой. Мало того, некоторые артисты добиваются того, что оно становится самой что ни на есть правдой! Это не обнажение и не безумие, а некое извлечение из душевных кладовых эмоций и чувств, которые в данный момент нужны образу. Причем образ может быть как положительным, так и отрицательным. Когда при виде положительного персонажа люди плачут от умиления, артист счастлив. Но если зрители видят на сцене нравственное чудовище и совершенно справедливо содрогаются от омерзения и ужаса, перенося порой негодование на самого артиста, он опять счастлив.

«Наш спектакль – это молодой Чехов, который печатался под псевдонимом Чехонте и сам был хулиганистым человеком»

БАКУ: Скажите, внимание публики различается в разных странах?

В.Н.: Конечно. Где-то восприятие более сдержанное, где-то более открытое и податливое на те «заманивания», которые предлагают зрителю артисты. Нюансы везде разные, но все-таки реакции схожи, если судить, например, по нашему спектаклю «Руководство желающим жениться». В нем есть места, где, по задумке режиссера, должен зазвучать смех. И люди вдруг действительно начинают смеяться! Смеются и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в Тель-Авиве, и в Лимасоле. А где надо задуматься – там задумываются. Слава Богу, у нас это получается.

БАКУ: И напоследок – что для вас сцена?

В.Н.: Впервые я попал на театральную сцену на четвертом курсе. Это было, как сейчас помню, в филиале МХАТа на улице Москвина – сегодня там Театр наций. Помню, что у меня было необыкновенное ощущение, которое больше никогда не повторилось, когда, стоя на сцене, я поднял голову и понял, что потолка нет. Все уходит куда-то ввысь и теряется, как в темном небе, только звездочки видны (так называемая верхняя механизация). Поэтому сцена для меня сразу приобрела мистическое значение.

БАКУ: И по сей день это небо для вас так и осталось небом?

В.Н.: Да, с одной стороны, оно близко, потому что не настоящее. А с другой стороны, недосягаемо.

Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»