Несколько дней подряд Москва наблюдала за талантами бакинца с – художника, музыканта и диджея. А он поделился с журналом «Баку» своими мыслями о современном искусстве, музыке и городах.

Фархад Фарзалиев оглядывает московское кафе «Шанти Green» и переспрашивает: «Как вы сказали – сыроедческое кафе? Когда все вегетарианское и сырое? Ничего себе. Человеку из Азербайджана это сложно понять. У нас же, вы знаете, культ мяса. Мы с другом-вегетарианцем попали как-то на азербайджанскую свадьбу, и его все пытались накормить – он же гость. «Почему ничего не едите? Мясо не едите? Скушайте курицу! Как, курицу тоже не едите? Съешьте рыбу тогда!» Концепция вегетарианства в Азербайджане навряд ли найдет отклик. А уж сыроедение… сомневаюсь».

Фархад в Москве не впервые, но по-прежнему смотрит на нее со смесью удивления и восхищения; впрочем, говорит о ней тихо, вежливо и твердо, как и полагается юноше из интеллигентной бакинской семьи. «В Москве мне сложно привыкнуть к расстояниям. Они тут просто гигантские. В Баку я за день могу переделать восемь дел. Здесь это невозможно: если хочешь встретиться с другом, сходить в магазин и на вечеринку, нужно все заранее распланировать, иначе просто никуда не попадешь. Баку – довольно быстрый город, но гораздо более расслабленный».

Дел у Фархада в этот приезд действительно было много. В Московской биеннале участвовали два его арт-проекта. Здесь же, на ВДНХ, на фестивале видеоарта «Круг света» демонстрировали работу Джавида Гулиева, к которой Фархад писал музыку. И одновременно в московском клубе «НИИ» он выступал как диджей Azeriff со своим сетом. Художник, музыкант и диджей – все в одном лице.

«Так в Баку часто бывает», – объясняет Фархад. Он первый бакинский продюсер электронной музыки джук и футворк, быстрой и немного лихорадочной. Стили эти интернациональные, поясняет Фархад, азербайджанского в них мало, зато под них можно отлично танцевать азербайджанские народные танцы – темп подходящий. И не только их: «Есть такие ребята в Дагестане, «Дагестан футворк», они накладывают эту музыку на видео со свадеб, лезгинку, другие северокавказские танцы – шикарно ложится».

Музыка, которую он сочинял для видеопроекции своего друга Джавида Гулиева, совсем другая: коктейль из симфонического оркестра, хора, органа и экспериментальной электроакустики; сделана она в коллаборации с российским продюсером Екатериной Прокиной. Сам видеомэппинг, который проецировался на Центральный павильон ВДНХ, Фархад описывает так: «Вначале появляется некий сгусток энергии, который оставляет тоненький луч света. Он пульсирует, затем происходит взрыв. В финале тысячи сгустков света превращаются в панораму спокойно спящего города». Команда Hypnotica под руководством Джавида Гулиева хорошо известна в Азербайджане: она участвовала в оформлении церемонии открытия чемпионата Европы по художественной гимнастике в Баку, делала проекции на скалы заповедника «Гобустан» для балета «Тени Гобустана», мэппинг White Sign на Центре Гейдара Алиева. «Мы вдохновились заданной организаторами темой «В городе света», – поясняет Джавид. – Взяли два ключевых ее элемента – Свет и Город – и за три минуты показали путь от возникновения пучка энергии через Большой взрыв и рождение Вселенной к возникновению упорядоченной структуры города. Получилось довольно эпично. Было очень приятно участвовать в таком масштабном фестивале с командами со всего мира». 

В самом же павильоне, где проходила VI Московская биеннале современного искусства, показывали проект Фархада, иронично переосмысливающий современные реалии. Один из объектов назывался «Азербайджанский бургер»: сложенные стопкой бумажник, сигареты, телефон и ключи от машины. «Это то, что выкладывают на стол мужчины, приходя на застолье, чтобы в карманах ничего не мешало, – поясняет Фархад. – На каждом столике вырастают такие маленькие монументы, которые показывают, чего добился хозяин. Кошелек – только черный или коричневый, и потолще. Сигареты тоже желательно черные. Мобильный телефон – Nokia 8800 Sirocco Arte или Gold, или Nokia 8600 Luna, или Vertu. Ну и ключи от машины, желательно посолиднее. 

Из описания объекта на Биеннале:

«Кавказские рестораны разбросаны по всей постсоветской территории и являются местами, где встречаются мужчины, чтобы «обсудить дела». Нельзя сказать, что прием пищи в наши дни на Кавказе особенно ритуализирован, хотя, несомненно, некоторые намеки на традиции все еще прослеживаются. Но в действительности поход в ресторан обрел ряд еще не описанных антропологами новых форм, которые кажутся почти незаметными невооруженному глазу. Наряду с «красивым подъездом», когда у ресторана останавливается дорогой седан представительского класса с громко играющей музыкой и включенными фарами, вторым показным жестом можно назвать «предъявление бутерброда». Азербайджанский художник Фархад Фарзалиев скульптурно воспроизводит классическую версию «бутерброда», представляющего собой пирамиду из вещей. <…> Собранная группа предметов образует цепь символов, отсылающих к разным идентификаторам социальности. Вместе же они дают портретное представление об индивиде, который нарочито ультимативно предъявляет свою самость, буквально швыряя ее перед всеми на стол».

«Мы же любим нарядиться, любим роскошь, – продолжает Фархад. – Приличная девушка в магазин не выйдет без полного мейкапа и туфель на каблуках. Европейцы еще в XVII веке переболели барокко. Мы – пока нет. Вечное желание казаться богаче, чем ты есть, – с ним я и работаю как художник. Это тема, которая меня больше всего интересует».

«Кавказское барокко» интересовало на Биеннале не одного Фархада: во многом именно ему был посвящен павильон «Кавказ», куратором которого стал анонимный художественный коллектив «Безудержные». Антропологических наблюдений там было много, и Фархад описывает их с восхищением. «Все, например, знают, что в Азербайджане и вообще на Кавказе мужчины очень любят остроносую обувь. А знаешь, откуда это пошло? На Биеннале показывали обувь XVIII века с загнутыми носами – чтобы лучше нога в стремени держалась. То есть эти ботинки, получается, генетическая память всадника. Или, скажем, инкрустированная циркониевыми камнями заглушка для ремней безопасности. Сама по себе удивительная вещь: специальная штука, которую ты вставляешь, когда не пристегиваешься, чтобы машина не пищала. То есть ты такой джигит, что не боишься смерти. И вот эту вещь ты еще инкрустируешь блестящими камешками… Все это совершенно завораживающе выглядит».

Рядом с «Бургером» еще один проект Фархада – детская книжка-раскраска с силуэтами кавказских мужчин в костюмах. К ней прилагаются пастельные мелки исключительно темных оттенков: черный, серый, темно-коричневый, темно-синий. «Европейский костюм в нашем восточном мире заметно видоизменился, – поясняет Фархад. – Он стал черным. Мужчина может носить только черное. Сейчас, впрочем, уже не совсем так: люди подрасслабились, могут и какую-нибудь цветную майку надеть. Опять же, Турция рядом, она сильно влияет на стиль. Но стереотип «кавказец в черном костюме» все равно существует. И я с ним работаю: сделал такую симпатичную безобидную детскую раскраску, чтобы сгладить острые углы культуры».

Музыкой и изобразительным искусством Фархад занимается одновременно, но музыки, кажется, в его жизни все-таки больше. «Меня в семь лет отдали в музыкальную школу. И пошло – даже остались какие-то кассеты, которые я в семь-восемь лет миксовал. А потом в интернет-кафе увидел, как какой-то парень работает в диджейской программе – это была, в общем-то, игрушка, но я страшно заинтересовался. И с тех пор интерес не угасал, даже когда в 10–11-м классе родители отобрали у меня компьютер, чтобы я нормально поступил в институт». Не помогло: Фархад хотя и стал дипломированным архитектором, но музыку не бросил. «У меня был выбор: медицина, медиапрограммирование или изобразительное искусство. Родители настояли на архитектурном, чтобы профессия была. Думали, что я потом брошу эти глупости. Но не бросил пока. Не то чтобы меня архитектура совсем не интересовала, но пока я даже собачьей будки не построил».

Тихий, спокойный, очень собранный и вежливый, кажущийся абсолютным интровертом, Фархад – типичное дитя интернета: все свои проекты он создавал с людьми, живущими в разных странах, которых даже никогда не видел. «Я музыку вообще-то писал для себя, – поясняет он. – И до сих пор пишу. Выложить ее в интернет меня уговорил приятель, он во Франции живет. Потом мы сделали виртуальную группу из пяти человек: один жил в Москве, один – в Рязани, один – в Новосибирске, плюс украинец и я, азербайджанец. Записали за два года 150 треков и даже в интернет ничего не выложили: все казалось недостаточно хорошим. Ритм недокручен, аранжировка уже не модная… В общем, развалились из-за избыточного перфекционизма. С тех пор я знаю, что быть слишком придирчивым к себе тоже не нужно. Зато потом я начал свой сольный проект Azeriff, с которым и выступаю в Москве, а потом в Питере. Звали еще в Хельсинки, но никак не доберусь».

Фархад ни разу за весь разговор не произносит ничего про пропаганду азербайджанской культуры, но, похоже, ничем другим он в принципе не занимается. «У нас же невероятный микс культур! – возбужденно объясняет он. – Тюркское влияние, средневековое персидское, Кавказ, царская империя, Советский Союз… Все это здесь, прямо под носом, протяни руку и работай». Еще один музыкальный проект Фархада – «Баксовет», инструментальный хип-хоп, сделанный из семплов азербайджанского джаза и фанка 1970-х годов. Он разыскивает эту музыку везде: оцифровывает осыпающиеся кассеты и бобины с пленкой, роется в коллекциях друзей, в подвалах бакинских антикварных и на барахолке у Сабунчинского вокзала, где пачки старых пластинок продаются рядом со сломанными телевизорами, дверными ручками, шубами, курами и кроликами. «Там настоящий рай: можно нарыть невероятные раритеты. Я однажды восемь редчайших пластинок за день нашел». Эти пластинки, в числе прочего, он позже будет ставить на московской вечеринке в клубе «НИИ» – и можно гарантировать, что никогда прежде московские модники не танцевали под Рафика Бабаева и Акифа Исламзаде.

В Баку у клубной культуры любопытное настоящее и, похоже, большое будущее. Фархад считает, что все только начинается. «С 2007 года, когда я начал выступать как диджей, очень многое поменялось. Привычная городская клубная культура, когда идешь на препати, потом собственно на вечеринку в клуб, потом еще в один, у нас начала прививаться буквально пару лет назад. Мои друзья открыли клуб «ИН», в котором можно услышать не совсем коммерческую музыку. Пока он один, но то ли еще будет. Мы стараемся показывать что-то новое». Чем отличается бакинская вечеринка от московской, питерской, тбилисской? «Очень нарядная публика, и все происходит довольно быстро, – подумав, отвечает Фархад. – Бакинские вечеринки быстро расходятся. В час ночи еще никого нет, в два – самый пик веселья, а в четыре утра в клубе уже пусто».

«Бакинцы – люди основательные, в чем-то консервативные, – добавляет он. – Это и по ресторанной сцене заметно: вы не найдете в Баку, скажем, вьетнамский ресторан, на него просто нет запроса. Это не хорошо и не плохо, просто у нас нет желания перепробовать все, что появляется в мире. А вот для москвичей это как раз характерно: им хочется все самое новое и сразу. У любого экзотического направления в музыке здесь найдется своя публика – может быть, просто потому, что людей очень много. Бакинцу к этому трудно привыкнуть».

Сам же Фархад ищет экзотику в том, что его окружает, в том числе в распространенных азербайджанских феноменах. «Многие вещи людям кажутся попсой или китчем, а мне нравится их изучать, – объясняет он. – Например, культура мейханы. «Мей» – вино, «хана» – заведение; иными словами, это просто кабак, где собирались поэты и в стихотворной форме подтрунивали друг над другом. Раньше они выстукивали ритм и под него импровизировали. А в конце 1980-х появились навороченные японские синтезаторы, и из этого вырос совершенно уникальный стиль. Можно сказать, что у Азербайджана впервые появилась своя гетто-музыка, как в Чикаго. Сейчас молодые ребята экспериментируют уже не на синтезаторах, а на компьютерах. Сильнее всего эта культура развивается, как ни странно, в Сумгайыте. Это сейчас наш азербайджанский Роттердам: индустриальный город, много заводов… Их стиль ни с чем не спутаешь, настоящий неофольклор: смесь азербайджанской народной музыки, иранской попсы, немного русского сленга и современные звуковые технологии».

В Сумгайыте, по словам Фархада, активно развивается и стрит-арт: он внимательно наблюдает за ним, поскольку сам бывший граффитист. «В Баку очень следят за чистотой и порядком, граффити быстро закрашивают. Дольше 48 часов ни один рисунок не живет, так что свои работы я могу только в телефоне показать. В городе есть только одно всеми любимое граффити. Была такая мультяшная героиня Тык-Тык-Ханым – девочка-жук, которая пытается со всеми подружиться, но получается не очень, потому что она вся такая надменная и жеманная. Мой друг ее нарисовал в платье Louis Vuitton и с айфоном: она делает селфи. Это граффити завоевало настоящую народную любовь – его не стирают и даже, кажется, подкрашивают.

Что до современного азербайджанского искусства, то оно совсем молодое, ему столько же лет, сколько независимости Азербайджана. Оно ищет себя. Сейчас очень удачный момент, потому что его наконец стали серьезно поддерживать. Мы ездим, выставляемся, и если раньше в мире переспрашивали: «Азербайджан?» – то теперь все уже знают нашу страну. Пиар, поддержка, пропаганда – неотъемлемая часть искусства, без них никуда не уедешь. Я это понял, когда стал сочинять музыку. Пока продукт не найдет своего слушателя, считай, его нет. Сочинить хорошую музыку – пятая часть успеха, другие четыре – раскрутка. И сейчас, слава богу, этим в Азербайджане очень хорошо занимаются».

Кажется, следующим шагом станет поддержка любимой Фархадом электронной музыки. «Вы удивитесь, но азербайджанская электроника на самом деле существует, – с горящими глазами говорит Фархад. – Просто пока она зачастую делается за пределами Азербайджана. Есть девушка, уехавшая в Норвегию, а потом в Берлин, она делает интересную смесь мейханы и стиля скви – называет ее «сквихана». Есть наши люди в Финляндии и других странах. Азербайджанцы везде. Музыка у нас очень интересная, и мы, конечно, ждем, что про нас узнают. Думаю, рано или поздно это произойдет».