Незабываемые приключения Таира Таги-Заде

Когда я был дошкольником, мой дом стал маленьким прекрасным миром, где имелось абсолютно все, что надо для счастья. Его не хотелось покидать ни на минуту. Сегодня я объездил настоящий большой мир – но, как и в семь лет, для меня имеет особое значение фраза «мой дом – моя крепость». Только теперь домом я называю баку моего детства.

Иллюстрация: Юлия Сиднеева

Таир Таги-Заде - чрезвычайный и Полномочный Посол Азербайджанской Республики в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии, а также в Дании и Исландии. Экс-посол Азербайджана в Чехии; возглавлял Управление печати и информационной политики в МИД Азербайджана. В совершенстве владеет русским, английским, чешским, словацким и турецким языками. Кавалер азербайджанского ордена «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени.

Наша бакинская квартира находилась на улице Гуси Гаджиева (сегодня – проспект Азербайджана), в доме, где располагался шахматный клуб. В отличие от сверстников я совсем не испытывал желания выйти во двор, побегать, погонять мяч с друзьями. Всё, в чем я нуждался, было дома: любовь и забота мамы, теплые дружеские отношения с отцом, книги. Братьев и сестер у меня нет, наша маленькая семейная «ячейка» состояла из трех человек, но иногда этот состав расширялся.

Одно время с нами жил дедушка – папин отец. В 1937 году его, как и многих руководящих работников – а дедушка был наркомом просвещения Азербайджанской ССР, – арестовали. Вернулся в Баку только после смерти Сталина, больным физически и сломленным душевно. Его жена, моя бабушка, к тому времени уже забрала детей и построила новую жизнь. Когда дедушке стало совсем тяжело, папа перевез его к нам, и несколько лет, до своей смерти, дедушка жил в нашем доме. Надеюсь, ему было уютно и хорошо.Часто в мой прекрасный мир залетали звуки из мира внешнего. В первую очередь это были сигналы автомобилей бакинских лихачей. Днем лихачи, или, как их называли, «автоши», вели себя тихо, потому что боялись гаишников. А с наступлением темноты начинались «гладиаторские бои»: машины носились почти под нашим домом, вокруг большого газона перед драмтеатром, и «перестреливались» сигналами. У одного был клаксон с мелодией из фильма «Однажды на Диком Западе», у другого – из «Крестного отца», у третьего – так называемый итальянский сигнал. Но всех заглушал сигнал, в котором угадывалась «Великолепная пятерка и вратарь». Заслышав эти звуки, визг шин и скрип тормозов, я выскакивал на балкон и жадно следил за гонками. Это была наша «Формула-1».

Лихачами тогда называли водителей «Жигулей»: «копеек», «трешек» и даже «семерок». Мотоциклы – советские и чешские – технически не были приспособлены к гонкам: они были медленными и неловкими. Однако ряды лихачей иногда пополняли велосипедисты. Их было мало, но вели они себя экстремально – наверное, от сознания собственной исключительности. Однажды мама отправилась навестить тетю, но минут через 15 вернулась с разбитой ногой: в нее врезался лихач-велосипедист, который на полном ходу мчался по улице Гуси Гаджиева. К счастью, все участники ДТП отделались легкими травмами.

***

С тем же балконом связана памятная история, случившаяся в конце 1970-х годов, когда мне было лет 11. Мы с двоюродным братом сидели в моей комнате и читали. Поздний вечер, почти ночь, жарко, балконная дверь открыта, а родители куда-то ушли, оставив нам огромную тарелку холодных фруктов. Я ем и собираю косточки в горсть, чтобы потом выкинуть, а брату лень это делать, и он пуляет косточки на улицу через балконную дверь.

Сначала он проделывал это с черешневыми косточками, потом перешел на сливовые. Когда мимо меня пролетела острая абрикосовая косточка, я сказал: «Может, не надо? А вдруг по башке кому-то попадешь?..» Кузена предчувствия не терзали, и он ответил: «Да никто в такое время по улицам не ходит». После этого он взял огромный персик, добрался до такой же огромной косточки, зажал ее между двумя пальцами и лихо выщелкнул на улицу. Секунды через три снизу раздался истошный вопль возмущения.

Брат, весь белый, с круглыми от ужаса глазами, подполз к краю балкона и посмотрел вниз: «Слушай, Таир, там какой-то мужик. Стоит, ругается». Я еще надеялся на легкий исход и спросил, в шляпе ли он. «Нет на нем шляпы, да и вообще он лысый!»

Обошлось: пострадавший ушел, возмущенно ругаясь.

***

Когда пришло время, меня отдали в детсад, но вскоре забрали: я не спал, не пил, не ел, а целыми днями сидел у двери и ждал, когда меня заберут домой. Но позже все же пришлось выйти из моего замкнутого мира – в школу № 189. Путь до нее был простым и коротким, но для меня он стал особенным. Мама – возможно, из-за того, что я был поздним и к тому же единственным ребенком, – была уверена: я смогу куда-то добраться нормально, только если она будет в этом процессе участвовать. Так что класса до шестого она провожала меня в школу и часто встречала после уроков. Этот ежеутренний ритуал как бы смягчал мой переход из одного мира, где были книги, горячий чай, мамин смех, – короче, надежного, хорошего мира, – в другой, шумный, беспокойный и совершенно непредсказуемый.

Разумеется, одноклассники реагировали на это бурно: любимым их ругательством в мой адрес было «маменькин сынок» (господи, как сладко эти слова для меня звучат сегодня!). Мои отношения с мамой были очень близкими, они сформировали мою личность. Мама ушла из жизни совсем недавно, 13 октября прошлого года. И когда мы встречаемся во сне, я вижу ее цветущей красавицей, какой она была в мои школьные годы.

***

По воскресеньям мы с папой ходили на базар. Он всегда был полон ароматов, голосов и эмоций. Отец часто повторял: базар – дело мужское. Купить что-то нужное по пути домой может и хозяйка, но «базарлыг» – большие закупки – это для мужчин: во-первых, приходится носить тяжелые сумки, а во-вторых, на базаре надо торговаться. Кто не торгуется, над тем смеются продавцы. В конце концов, торг повышает уровень адреналина в крови, а кто не хочет взбодриться? Конечно, поторговаться может и женщина, но тогда процесс проходит слишком эмоционально, на повышенных тонах и ничем хорошим не заканчивается. Мужчина торгуется более умело.

Некоторые мужчины настолько любили торговаться, что ходили на базар ради этого процесса. Однажды на Новом базаре мы встретили папиного знакомого, весьма известного человека. Этот человек страшно любил торговаться. Увидев нас, он предложил «пройтись по базару и что-нибудь выбрать». Мы подошли к ар­бузам, и продавец сказал, что вообще-то продавал их по 20 копеек, но готов уступить по 15. «Давай по десять», – сказал папин знакомый. Продавец помолчал, потом махнул рукой: «Давай». Но знакомый не унимался: «Нет, давай по пять!» Тогда продавец закричал: «Люди, вы только посмотрите на него! Я этот арбуз своим потом поливал, а он хочет купить его по пять копеек кило! По пять копеек хочешь? Получай!» – и он грохнул огромный арбуз папиному знакомому прямо под ноги. «Быстро уходим отсюда», – сказал папа.

***

Однажды, когда мы с папой делали покупки на базаре, который называли «Пассаж» и «Старый базар», в торговых рядах появилась группа, как тогда говорили, интуристов. Среди них был шотландец, и он пришел на базар в килте. Представьте: Баку начала 1980-х, лето, жара, переполненный базар – и мужчина с голыми коленками.

Что тут началось! Смех, крики: «Мужик в юбке, мужик в юбке!» Наш продавец с огромным «аэродромом» на голове тоже стал хохотать, и тут у папы, который до этого момента сдерживался, кончилось терпение. «Слушай, сколько сегодня градусов?» – спросил он у продавца. Тот ответил, что больше тридцати. «Вот именно, жарко. А у тебя на голове большая шерстяная кепка! Это, по-твоему, не смешно? Над собой посмейся!»

Я, как мог, учился искусству торговаться. Однажды папа дал мне три рубля и отправил за помидорами. Следовало купить два кило. Я гордо пошел делать покупки для семьи. Разделив в уме три рубля на два килограмма, я решил, что надо найти помидоры по полтора рубля. Увидел симпатичные помидоры и спрашиваю у продавца: «Они у вас по рубль пятьдесят?» Тот смеется: «Ну хорошо, пусть будут по рубль пятьдесят». Папа потом долго удивлялся: «Они что, золотые? Лето на дворе, во всем Баку помидоров дороже 50 копеек не найдешь!»

***

Меня всегда поражало чисто бакинское сочетание высокой и повседневной культуры. Вот человек перемывает с соседями кости общим знакомым, идет в угловой магазин за горячим хлебом, долго и с удовольствием ест в масштабах, небезопасных для здоровья. А после этого, без какой-либо духовной подготовки, закрывается в своей комнате и создает произведение искусства, полное абсолютной красоты. Я знал очень много таких людей, для которых соседство бытового и высокого было абсолютно естественной вещью. Самым ярким примером был папин друг, народный артист Азербайджана композитор Муса Мирзоев – человек, обожавший простые земные радости и создававший прекрасную музыку, практически не отвлекаясь от них.

Однажды родители взяли меня в филармонию на концерт современных азербайджанских композиторов. На нем должен был выступать и Муса Мирзоев со своим произведением «Симфонические картинки». Началось второе отделение, я устал. И когда наступила небольшая пауза, на весь зал спросил: «Мама, папа, когда уже будут «Веселые картинки» дяди Мусы? После них мы пойдем домой?»

Папа вообще настойчиво приучал меня к высокой культуре и регулярно брал на спектакли в драмтеатр – благо он находился по соседству. Но спектакли шли на азербайджанском, а язык я тогда знал слабо и в театре откровенно скучал. Литературный азербайджанский язык я выучил лишь после 30 лет. До тех пор у меня было постоянное чувство ненаполненности, будто что-то в моей личности отсутствовало. И только начав нормально учить азербайджанский, я понял, чего мне не хватало, – родного языка.

***

Как подтвердит любой бакинец, все мы обожаем кино. По субботам по телевизору шла передача «Кинозал «Ретро», и слухи о том, какой фильм будут показывать, всякий раз распространялись по городу с быстротой молнии. Если кино было из тех, что не шло в прокате, людей невозможно было вытащить из дома. Придя на работу в понедельник, полдня обсуждали увиденный фильм.

Я тоже, конечно, обожал ходить в кино. Именно в кинотеатре «Низами» я впервые почувствовал себя взрослым, когда родители отпустили меня на вечерний сеанс одного. Однако я любил «Низами» не только за возможность посмотреть фильм, но и за то, что здесь был установлен игровой автомат «Подъемный кран». Ну, знаете, внутри большого прозрачного куба лежат всякие соблазнительные вещи – жевательная резинка, конфеты, игрушки, – и надо специальным зажимом захватить нужную вещь, поднять, положить в выдвижной ящик – и уже рукой достать оттуда. Одна игра стоила десять копеек – приличные деньги по тем временам. Я просадил на этом автомате целое состояние, но ни разу не вы­играл. И никому из моих знакомых ни разу не повезло. Только один говорит, что как-то выиграл, но, по-моему, он лукавит.

А вот я однажды был на волосок от победы. Зажим крепко захватил жвачку и не выронил ее, даже ударившись о потолок прозрачного куба. Он благополучно доехал до самого окошка, но тут снова ударился – теперь уже о стенку, – и жвачка выпала.

***

Все наши школьные учителя были личностями, каждый со своими особенностями. Например, преподавателя русского языка и литературы Лидию Николаевну Шахтахтинскую (царствие ей небесное!) умиляло, когда ученик (она всех нас называла детьми, хотя к моменту окончания школы многие уже брились) знал больше, чем требовалось по программе. Достаточно было к месту ввернуть хорошую цитату из Анатоля Франса или Франсуа Вийона – и пятерка обеспечена. Так что с Лидией Николаевой мне было легко.

А вот отношения с преподавателем алгебры и геометрии складывались гораздо сложнее, что серьезно закалило мой характер. Мне легко давались «творческие» предметы, а дисциплины, которые требовали четкости, приходилось брать «пятой точкой». Но я старался и брал. Учительница алгебры и геометрии, тем не менее, однажды в пылу нашего диспута пригрозила: «Я сделаю все, чтобы ты не получил золотой медали!» Она могла это сделать запросто, потому что моя пятерка по ее предметам была очень шаткой. А без пятерки я не достиг бы своей цели – поступить в МГИМО. В 1984 году абитуриент, не отслуживший в армии, да еще приехавший из союзной республики, мог сделать это только имея золотую медаль. К счастью, все обошлось, и в МГИМО я поступил.

***

Иллюстрация: Юлия Сиднеева

В шестом классе я полюбил одноклассницу. Не влюбился, а именно полюбил – по-настоящему, на всю жизнь. Я и сейчас люблю ее и помню всё: как во время ответа на уроке азербайджанского языка, который давался ей с большим трудом, она держала за спиной учебник и подглядывала в него; как подбирала волосы шариковой ручкой, если под рукой не было заколки. А как потрясающе она краснела! Так не краснел ни один человек на свете: сначала розовели мочки ушей, а потом яркий румянец проходил волной от подбородка до самого лба. У Булгакова свежесть бывает только первая, она же последняя. А я уверен: любовь бывает только первой и единственной. Всё, что случается потом, уже какие-то другие чувства, основанные на уважении, дружбе, желании.

Ночами я писал стихи, а утром рвал их на мелкие кусочки, чтобы никто не смог прочесть, и, стиснув зубы, шел в школу. По дороге строил дерзкие планы. Вот сейчас к ней подойду и скажу: «Хочешь, я за тебя все сочинения в четверти напишу?» Потом меня осеняло: так нельзя, надо, чтобы кто-то попросил меня списать, а я невзначай предложу ей. Пока добирался до школы, меня уже переполняло столько чувств, что я не мог даже вымолвить в ее адрес «Привет!». Я не представлял, как подойти к ней и не покраснеть. Да и вообще, при разговоре с этой девочкой я всегда смотрел в пол, потому что был уверен: если подниму глаза, она увидит в них ВСЁ. Не поверите, меня до сих пор слегка колошматит, когда вспоминаю те события 40-летней давности.

Папа научил меня важной вещи: мужчина должен быть ответственным. И тогда, в школе, я думал: «Что я собой представляю? Все, что у меня есть, куплено родителями. Я должен окончить школу, институт, чего-то добиться и только тогда поговорить с ней и ее родителями». Так и сделал. Оканчивая МГИМО, я получил свой первый дипломатический паспорт и полетел в Баку, чтобы сделать своей избраннице предложение. Но оказалось, что она уже замужем, родила ребенка. Я узнал об этом от знакомого, а потом еще долго стоял на Торговой улице и не знал, что делать. Тут начался слепой дождик сквозь солнце, и его капли смывали слезы с моих щек. Помню, ко мне подошла пожилая женщина: «Сынок, тебе плохо, тебе помочь?» Я ответил: «Да, мне очень плохо, но помочь мне нельзя». Женился я только в 39 лет.

***

Часто меня спрашивают: не сложно ли всю жизнь колесить по миру с чемоданами, постоянно покидать родной город? Наверное, сложно. Но я-то никогда не покидал и не покидаю Баку. Он всегда со мной, там, где я. Я врос в него душой, а он врос в меня.

Сегодня каждая часть города у меня ассоциируется с любимыми местами детства, которые там располагались. Бульвар – с кафе-мороженым, где делали вкусный кофе глясе, с пристанью с прогулочными катерами, а также рестораном «Жемчужина» и его потрясающими цыплятами табака, вкус которых я не могу забыть больше 50 лет (а может, это просто вкус детства). Бывшая улица Зевина – это кинотеатр «Азербайджан» и продмаг, где даже в трудные времена можно было купить московские копчености и конфеты. А кварталы между нашим домом и бульваром – это экспериментальный кондитерский магазин, где продавали замечательные пирожные, и кинотеатр «Низами». А еще роскошный букинистический магазин – я был его постоянным покупателем.

Почему все мое поколение так любит старый Баку? Было ли что-то особенное в том городе 40-летней давности, кроме того что мы тогда были юными, а наши родители и близкие – здоровыми и живыми? Конечно, Баку – особенный город. Но я думаю, что причина и в нас. Детьми мы воспринимали город и всё, что с нами происходило, как приключение, полное радостных и драматических событий. Прекрасное и незабываемое приключение.

Иллюстрация: Юлия Сиднеева

Записала Елена Аверина

Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»