Есть люди, для которых коллекционирование – любимое хобби. И есть коллекционеры, чьи имена известны во всем мире, а экспонаты востребованы на самых престижных выставках. Бакинец Назим Мустафаев – из вторых: вместе с женой Еленой он собрал уникальную коллекцию обуви.

«У нас более двух с половиной тысяч пар, – говорит Назим Мустафаев, – от конца XVII века до современности». Коллекция называется Shoe Icons – как и специализированное издательство и обувной музей Мустафаевых. Музей пока виртуален: фотографии туфель и аксессуаров выставлены на одноименном сайте, «вживую» же экспонаты из собрания Мустафаевых можно увидеть на выставках, которые проходят на разных континентах.

Назим не стремится показывать свои сокровища слишком часто – ему не хочется, чтобы коллекция «замыливалась». «Конечно, было бы хорошо иметь постоянное помещение для музея, – говорит Мустафаев. – Но это очень непросто, и ни один человек, если он не миллиардер, не сможет в одиночку такой музей поддерживать». Он надеется, что когда-нибудь музей обуви все же станет реальностью, а пока выпускает книги, посвященные как истории обуви вообще, так и отдельным разделам своего собрания.

Одно за другим

Мустафаев не из тех коллекционеров, что одержимы одной темой с ранних лет. Наоборот, к моменту, когда его захватила тема обуви, он успел пожить во многих городах, позаниматься самыми разными вещами, но всерьез ничего не собирал, не считая детского увлечения минералами и марками.

«Мой отец – бакинец, инженер по подводным конструкциям, – говорит Назим. – Я родился на Баилова, на горе, откуда был виден завод, где он работал. Детский садик вообще находился фактически на территории завода, и папа меня каждый день водил туда и обратно». Из-за работы отца семья часто переезжала с места на место – будущий коллекционер успел пожить в Туркмении, в Сибири, потом опять в Баку у дяди. Наконец Мустафаевы осели под Ленинградом, и восьмиклассник Назим перебрался туда окончательно.

Взрослая жизнь у парня началась с двух неудач подряд. Он увлекался рисованием и мечтал поступить в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени Мухиной (сейчас – Академия имени Штиглица), но выяснилось, что необходимо среднее художественное образование. Второй страстью юного ленинградца был арабский язык, и он попробовал подать документы на восточный факультет Ленинградского университета. Но и там до экзаменов дело не дошло: Назим срезался на собеседовании по политической грамотности. Тогда он махнул рукой и ушел в армию, а затем окончил Минский институт иностранных языков. Далее была работа военным переводчиком, подготовка выставок в Евпаторийском краеведческом музее (к тому моменту Назим женился, а его жена Елена родом из Крыма) – и наконец Назима пригласили в Москву руководить крупной обувной выставкой. Тут-то все и началось.

«Можно сказать, идея родилась из профессиональной необходимости, – говорит Мустафаев. – Я руководил выставкой целых 17 лет, и в какой-то момент мы решили издавать небольшой бюллетень. Очень быстро стало ясно, что русскоязычной литературы об истории обуви, ее дизайне, течениях остро не хватает. И мы, смелые новички, решили написать такую книгу сами. Стали собирать материал, покупать издания на английском...»

Одновременно с работой над книгой Назим начал собирать обувь для иллюстраций. И когда через семь лет книга была закончена, сформировалось ядро коллекции – и начало жить своей жизнью и диктовать свои правила. «Мы стали развивать, расширять наше собрание; в какой-то момент стало понятно, что показывать обувь без платья не совсем правильно – ведь надо представлять общий вид костюма эпохи. Так мы стали покупать платья. Их у нас немного, но вот из бисерных платьев 1920-х годов сформировалась отдельная коллекция, потому что, дойдя до них, мы в эти платья просто влюбились. Так все и дошло до сегодняшних масштабов».

Торжество двадцатых

Именно 1920-м годам была посвящена последняя выставка Мустафаевых, прошедшая в Московском Мультимедиа Арт Музее. Проект Les Années Folles («Безумные годы») охватил костюм, обувь и фотографии модниц 1920-х – начала 1930-х годов в Европе и Америке. Бисерные платья действительно поражали воображение, но главными героями экспозиции, безусловно, стали туфли. Те самые туфли, что в 1920-e получили наконец право выглянуть из-под быстро укорачивавшихся юбок – и стали символами женской эмансипации и технического прогресса. Как раз в ту эпоху женская обувь превратилась в настоящие произведения искусства.

«Будучи коллекционерами, мы хорошо представляем, как обувное дело развивалось в разные эпохи, – говорит Назим Мустафаев, – и я могу сказать, что двадцатые-тридцатые годы ХХ века – наиболее сочный период. Самые яркие цвета, большое количество изделий из позолоченной кожи, очень богатые фактуры, очень интересные сочетания материалов и цветов. Понятно, что основное назначение туфель и ботинок – защита ноги. Но в тот период декоративная функция была, пожалуй, самой яркой».

Почему именно в 1920-е? Причина прежде всего в недавно окончившейся Первой мировой войне. Кошмар газовых атак и похоронок завершился, и те, кто выжил, хотели жить за двоих. Недаром стали такими быстрыми танцы – в них выплескивалась лихорадочная энергия. Не мечтательный вальс, а бойкий фокстрот стал музыкой поколения.

Этому поколению нужна была новая обувь – и надежные викторианские ботинки, не выходившие из моды полвека, отправились в архив. Вылетели на улицу лодочки, которые раньше принято было носить только в помещении; укрепился каблук, проверяемый на прочность танцевальными вечеринками. А еще Первая мировая способствовала тому, что рабочие места мужчин, отправившихся воевать, заняли женщины: стали нормой дамы-репортеры, уже не единичные медицинские колледжи открыли двери для студенток, да и в фундаментальной науке (как всегда, сотрудничавшей с оборонными ведомствами) дамы начали занимать места. А значит, появилось немало женщин, способных оплачивать свои покупки. При этом обувь изготовляли на заказ – и она стала одним из принятых способов утверждения себя в обществе.

Сантиметры высоты

Одна из вещей, которые завораживают Назима Мустафаева в обуви, – то, что часто мастера уделяли внимание даже таким деталям, которые не всегда можно заметить с высоты человеческого роста. В доказательство он показывает несколько пар туфель из все тех же 1920-х годов с изумительной работы каблуками. Ар-деко в силе своей и славе: витые узоры, инкрустации, стразы, похожие на драгоценные камни… Как правило, множество пар каблуков на выставках Shoe Icons экспонируется отдельно: во-первых, потому что после того, как обувь снашивалась, коллекционерам от нее нередко оставались только каблуки, а во-вторых, потому что часто мастера создавали отдельные коллекции каблуков – и некоторое количество их дошло до нашего времени, так и не попав в использование.

Съемные каблуки? Их что, отвинчивали?

«Эти, эпохи 1920–1930-х годов, не совсем съемные, – объясняет Назим. – Клиентка имела возможность выбрать их при заказе пары, но поменять их уже не могла. Позже появились настоящие съемные каблуки, которые можно было самостоятельно надеть, снять, поменять. Скажем, в 1950-е годы компания Israel Miller по дизайну Андре Перуджа создала модель, где к одной паре – простым лодочкам – прилагалось три пары каблуков. Правда, одинаковой высоты. Сегодня делаются попытки создать туфли с каблуками разной высоты, но, на мой взгляд, это нереально. Обувь – всегда архитектура. Нельзя на ходу менять высоту здания; его можно украсить, перекрасить, навесить панели, но саму структуру уже не изменить».

Целая книга Назима Мустафаева посвящена каблукам из целлулоида. Так и называется: «Целлулоидный каблук». Оказывается, до «безумных лет» деревянные каблуки обычно обтягивали тканью, что, разумеется, сказывалось на длительности службы пары и требовало особого ухода. В ХХ веке на рынок ворвались целлулоидные изделия – появление этого материала сделало не только более надежной всю конструкцию, но и более эффектным внешний вид.

«Целлулоид создал английский металлург Александр Паркс в 1855 году, – рассказывает Назим, – а доработали и пустили в массовое производство американцы братья Хайат. Материал оказался очень удобен для обработки: его можно было плавить и заливать в форму (термопластичный целлулоид размягчался при температуре 50–70 градусов), резать, точить, красить, декорировать стразами, оборачивать вокруг деревянной основы… При этом он мог имитировать различные драгоценные и полудрагоценные материалы: черепаший рог, слоновую кость, перламутр, малахит. Эти качества моментально сделали целлулоид крайне популярным. Фактически благодаря ему дизайнеры туфель обрели новое вдохновение».

Масштаб – планета

Собрание Мустафаевых действительно уникально. Специализированных обувных музеев обуви на земном шаре очень немного, и большинство из них привязано к истории определенной фирмы или места. «Например, есть музей в городе Нортгемптон недалеко от Лондона, который был центром производства мужской обуви, – говорит Мустафаев. – Там есть великолепные экспонаты, но коллекция практически не выходит за рамки периода, когда в Нортгемптоне делали обувь. В Бельгии великолепный музей в городе Изегем – сейчас его перенесли на территорию фабрики Eperon d’Or. У них практически нет XVIII века, потому что местное обувное производство началось примерно в 1850-е. Есть обувной музей Бата в Онтарио – мне посчастливилось быть знакомым с Соней Бата, женой его основателя. Мы сотрудничаем, иногда меня просят дать изображения для их книг, и я даю с удовольствием. В этом году музей Бата проводит выставку, посвященную 1930-м годам, в которой участвуют девять пар из нашей коллекции. Я знаю, что в российских музеях почти нет обуви XVIII века, а в нашем собрании – 65 пар».

Имеется ли в собрании Мустафаевых старинная обувь, сделанная в Азербайджане? «Есть один очень интересный экземпляр с бакинским грифом – викторианские высокие ботинки. Сейчас бы их назвали сапогами, но по правилам все, что имеет шнуровку или пуговицы, это высокий ботинок. Это высокий викторианский ботинок интересного светло-зеленого цвета. Очень хорошо сделан, и там есть золотой штамп, даже имя – L. Bertchiantz. Это единственный экземпляр из Баку. Коллекция этнической обуви у нас вообще не очень большая, – говорит Назим. – Хотя есть яркие образцы из Средней Азии, интересные афганские вещи, из Пакистана, Индии... С этнической обувью всегда большие трудности в датировке и атрибуции: ведь она была примерно одинаковой по всему Кавказу. Ну, могла немного различаться в зависимости от региона, но в целом очень похожа. И датировка всегда усложняется тем, что пара может быть сделана 100 лет назад, а может 300 лет назад – технология примерно одинаковая. Но область эта, безусловно, интересная».

Коллекционер заворачивает свои сокровища в микалентную бумагу и складывает в коробки, строго следя за тем, чтобы на них не падал солнечный свет (солнце – самый большой враг старинных вещей). Когда-нибудь, надеется Назим, он развернет некоторые из них в Баку и покажет свою коллекцию на выставке – и бакинцы тоже смогут увидеть расписные каблуки, позвякивающие бисером при слабом движении музейного воздуха платья и редкости вроде обувных крючков. И конечно, светло-зеленый викторианский ботинок.