Культура
В Центре Гейдара Алиева в Баку прошла выставка «Текущая ситуация: искусство Грузии 1985–1999 годов». Несмотря на название, на самом деле она охватила гораздо более обширную эпоху.
Для стороннего наблюдателя Грузия – страна стереотипов, похожих на образ и Азербайджана, и Кавказа в целом: обжигающее солнце, сочные фрукты, величественные горы, прекрасные женщины и страстные мужчины. Только при более пристальном взгляде становятся видны и различия, и сходства двух народов. Описать различия не хватит и многотомной энциклопедии; общие черты – у обеих стран за плечами недавняя и трудная битва за независимость, обе нации пронесли сквозь века свою уникальную культуру, переданную им отцами и дедами, и сумели каждая по-своему переосмыслить ее на современный лад.
Казалось бы, выставка в Центре Гейдара Алиева охватила довольно короткий период времени – всего 15 лет. Однако для Грузии эти годы вместили в себя столько пертурбаций, столько исторических перемен, сколько в иные эпохи не бывало и за столетие.
Искусство шло этим путем нога в ногу с историей. Но ему, возможно, приходилось даже труднее. В середине 1980-х из подполья начали выходить художники, начинавшие еще в 1970-е, но не вписавшиеся в официальный стиль социалистического реализма. Они даже не обязательно были бунтарями: простое желание дать кисти и цвету чуть больше свободы, а сюжет не подверстывать под решения очередного съезда КПСС могло сделать художника нежелательным для отчетных выставок. За слишком смелый мазок или слишком яркий контраст худсовет мог обвинить автора в формализме, абстракционизме, модернизме и бог знает в чем еще – и закрыть ему дорогу к госзаказу. Опальные художники начинали «писать в стол», показывая картины лишь избранным ценителям. Впрочем, нередко так поступали и художники, обласканные властью: на работе писали портреты ударников труда, а дома – то, что хотели сами.
Волна перестройки в середине 1980-х позволила «не такому» искусству выйти на поверхность. В 1990-е сложился новый образ грузинского искусства. Для него характерны тяготение к живописи и скульптуре, яркие экспрессивные цвета, лаконичные образы и обращение к философским проблемам – любви, смерти, исторической памяти. Куратору выставки Чарльзу Меревезеру и координатору Лике Маматашвили удалось собрать в одной экспозиции свидетельства того, как грузинское искусство обретало собственный язык, как этот язык развивался и как говорит на нем уже нынешнее поколение художников.
Из 25 представленных авторов многие хорошо известны бакинцам. Так, трансавангардист Мамука Цецхладзе провел в Баку уже пять персональных выставок. В его рисунках и пейзажах, выполненных в нарочито лаконичной манере, за скупостью контуров скрываются точность взгляда и тонкость эмоции, позволяющие передать не внешнюю похожесть, а чувства автора. Цецхладзе – художественная династия, и на «Текущей ситуации» зрителям представляется редкая возможность увидеть сразу трех ее представителей: Мамуку, Майю и Нико. Нико Цецхладзе, хотя и ровесник своим кузенам Майе и Мамуке, склонен к новым технологиям и молодежным экспериментам: он исследует возможности фотографии и видеоарта, обращается к острым социальным и политическим темам.
Вахо Бугадзе, начинавший как скульптор, обратился к живописи. Его картины полуабстрактны: из глубины фона, залитого нарочито приглушенными красками – серо-голубой, коричнево-розовой, – возникает образ, намеченный резкими широкими мазками: человеческая фигура, лес, город, дома. Они настолько слиты с фоном и в то же время настолько выразительны, что каждая картина кажется обложкой книги: внутри нее спрятана сложная история, которую зритель должен прочесть сам.
Напротив, Муртаз Швелидзе делает картины максимально конкретные. Его персонажи четко прорисованы яркими красками, как на картинках из глянцевых журналов, а иногда художник и вовсе переходит к коллажу, внедряя те самые картинки в живописную поверхность. Он наследник поп-арта, адепт фигуративной живописи, в совей выразительности похожей на кадр, выхваченный из кинофильма и вставленный в раму.
Эту линию поп-арта продолжает Олег Тимченко. Художник удивительно разнопланов: в его арсенале, кажется, все жанры и приемы современного искусства, от живописи до медиаинсталляций, от прямого реализма до игры света. Однако что бы он ни делал – проецировал на воду под пражским Карловым мостом видеоизображение утонувшей Офелии или писал громадные холсты с искаженными гримасой боли и гнева лицами, – он неизменно обращается не только к эмоциям зрителя, но и к истории искусства, к восприятию визуального образа в популярной культуре, устраивая своего рода перекличку между искусством и повседневной реальностью.
Выставка, конечно, вырвалась далеко за заявленные рамки: она представляет искусство не «до 1999 года», а и то, что из него выросло, – новое тысячелетие, переосмысление прошедшего. Здесь работы вплоть до конца 2000-х, она строит мост от переломной постсоветской эпохи в не менее неоднозначное настоящее.
Личности 
