Заслуженного артиста Натига Ширинова, инноватора игры на нагаре, называют первым ритм-композитором Азербайджана. То, что в его руках вытворяет этот небольшой барабан, невозможно представить непосвященному. Мы поговорили о музыке, математике и формулах ритма. 

Фото: Александр Гронский

БАКУ: Вы помните, когда впервые взяли в руки нагару?

НАТИГ ШИРИНОВ: Честно говоря, у меня такое чувство, что я с ней родился. Что еще в животе у мамы барабанил. Мне 42 года, а без нагары я, мне кажется, дня не провел. Друзья знают: если меня надо найти, я всегда тут, в своей школе, сижу репетирую. Я не хожу по гостям, не лежу на диване, не смотрю телевизор. Как кто-то сказал, если у тебя 24 часа в сутки, надо работать 25.

Впервые мне нагару купили лет в шесть, я еще в школу не ходил. Дядя купил. Папа был против, он-то хотел, чтобы я певцом стал. И когда у меня отметки испортились, потому что я барабанил, вместо того чтобы уроки делать, он ее сломал. У меня тогда было чувство, что он меня сломал. Но играть я не бросил. Потом попал в молодежный ансамбль «Цыплята», мы весь Союз объездили. Очень большой был коллектив, человек 500, одних нагаристов – 40 или 50. Я играл все время. Ну где можно играть на нагаре и зарабатывать?

БАКУ: На свадьбах?

Н.Ш.: Ну да. И я с девяти до 20 лет играл на свадьбах, в ансамблях. А там как? Играешь две-три минуты соло, а все остальное время – в тени. И мне показалось, что это несправедливо. Все считают, что певец – главный. А петь, по-моему, проще всего. Что может певец без ритма? Вот он стоит один, великий, а сзади него – музыканты, про которых никто не думает. Но, простите, они знают про музыку в 100 раз больше, чем он.

Потом и на свадьбах нагара оказалась не нужна. Появились новые инструменты, синтезаторы – в них ритм, зачем нагара? Искусство вообще начало исчезать. А это искусство, и сложнейшее. Попробуйте научитесь, голову сломаете. Для этого нужны годы и годы.

Я, когда учился в Индии, никак не мог освоить один удар пальцем. У индусов он как будто сам собой получался, а я мучился. И мой мастер, ему 75 лет было, вдруг спросил: а у тебя мозоль на том месте, где ты сидишь, есть? При чем тут это, говорю, я про удар пальцем спрашиваю… Вот когда их у тебя там будет несколько, сказал он, тогда все само собой будет получаться.

БАКУ: Сколько нужно времени, чтобы научиться играть на нагаре?

Н.Ш.: Лет пять, чтобы освоить два-три базовых ритма.

БАКУ: Пять лет на два ритма?

Н.Ш.: Конечно, от человека зависит. Это как Бог даст. Но некоторые по 20 лет стучат, играют в разных ансамблях, но не могут не то что ритм, а простой звук ладонью сделать правильно (резко припечатывает ладонью нагару). Вот это базовый звук. Вот так должно звучать. Один звук! У людей годы на это уходят. Многие так никогда и не научатся.

Всего в Азербайджане 17 базовых ритмов. Вроде бы много. Но потом я узнал, что у индусов их больше 200. Мне стало обидно и интересно одновременно. Я поехал учиться. И постепенно стал конструировать новые ритмы на основе наших. И играть так, как никто на нагаре не играл до меня. Я изучал, как играют на джембе. Как играют в Египте. Как в Африке. Как в Индии. И пробовал делать это на нагаре (мелко пробегает пальцами по инструменту). Вот так играют на табла, а я эту технику приспособил для нас.

И в результате у меня 176 ритмов в арсенале. Можно сказать, что я изучил разные иностранные языки и теперь могу говорить со всем миром.

БАКУ: Но на свадьбах, наверное, это все было не нужно?

Н.Ш.: На свадьбах нет. Но однажды меня попросили подыграть одной певице-мугамистке. И я ради интереса, когда мне нужно было играть соло, сперва сыграл кусочек раста – мугама, а потом из него перешел на свое соло. А напротив меня в зале сидел Алим Гасымов, наш знаменитый ханенде. И когда я так сыграл, у него бровь так раз – и вверх поехала. И он позвал меня репетировать. А когда мы немного поиграли, он сказал, что такого нагариста он давно искал. И мы с 1999 по 2006 год играли вместе, весь мир объездили.

БАКУ: В какой стране самая музыкальная публика, кто лучше чувствует ритм?

Н.Ш.: Я честно скажу: когда я играю, любая публика начинает чувствовать музыку. Ну как-то это само получается. Конечно, приятно, когда есть уже свои слушатели, которые понимают, какой на самом деле сложный ритм я играю. Ведь показать шоу, подкинуть вверх нагару, быстро колотить многие умеют. Это легко (играет виртуозное минутное соло в бешеном ритме). Ну, это примитивно, так многие могут.

БАКУ: Не сказал бы.

Н.Ш.: А что тут такого? Нет, такое в нашем деле несложно. А вот что по-настоящему трудно – это делать сложные ритмы. Есть головоломные – 4/20 или 4/70. Или когда один барабанщик играет на шесть девятых, а второй – на девять шестых, и на счет 36 они сходятся, а потом опять расходятся. И еще меняются в процессе.

Понимаете, шоу – это шоу. Без него, конечно, тоже нельзя, и я понимаю, что публику надо радовать какими-то простыми вещами. Это пожалуйста. Но в нашем деле есть и чистое искусство. Точнее, наука – математика, и очень сложная. Я могу одной рукой играть на две четверти, а другой – на шесть восьмых, да и посложнее. Вот такие вещи могут несколько людей в мире, думаю.

Самое главное в любой работе – не терять интерес. Можно думать о деньгах, машинах. О том, какой ты важный. Но это к искусству не имеет отношения, это торговля, и все. И те, кто меня знает, скажут, что меня это никогда не интересовало. Мне важно, чтобы интерес не пропадал. Вот я играю на интерес с моим сыном и хорошо себя чувствую. У него иногда такие дроби бывают, так он ритм делит на части, что мне самому интересно становится. До чего-то я бы не додумался.

БАКУ: Но вы же понимаете, что обычные слушатели никогда не поймут, как фантастически сложно на самом деле устроен ваш ритм? Они все равно будут топать ногой на сильную долю.

Н.Ш.: А я часто играю с залом в такие игры. Делю их на группы, одни делают один ритм, другие –другой. Рак-так-ту-дум, рак-так-ту-дум – сможете повторить? А потом – чики-ти-там-там-ту-дам! Это один из базовых ритмов. И люди стучат, и не сбиваются.

Вообще, я мечтаю, чтобы был такой зал, куда могли бы приходить обычные люди – врачи, инженеры, строители – и стучать в свое удовольствие. Тренироваться. Это облегчает душу. И тренирует память, между прочим. Потому что за каждым ритмом стоит словесная формула. Рак-так-ту-дум – это же не абракадабра, я это повторяю на нагаре. И у каждого ритма есть такие слова, так их и учат. Поэтому я и говорю, что это наука: множество формул, они находятся в сложных отношениях друг с другом, и все это чистая математика.

В результате я открыл ритм-школу. Наше здание – первый ДК в Азербайджане, 1924 года. Совсем разваливалось, когда нам досталось. Но, к счастью, нагара кормит, и я смог заработать и его отремонтировать. Основал ритм-ансамбль. Потом, глядя на меня, многие подобное начали делать. Но толку в этом мало, потому что у них чистое шоу, а науки нет. Про сложные ритмы они ничего не понимают.

БАКУ: Что в вашем деле самое трудное?

Н.Ш.: Да все. Смотрите, нагара – простой инструмент, даже примитивный. Дерево и кожа. Однотонный, монотонный. Это я уже потом придумал, как на нем так играть, чтобы и звук менялся, и бас появлялся. Сконструировал разные виды нагары. У нас есть двухметровая, мы с ней концерт Рианны открывали. Есть нагара, которая как бас-бочка звучит. Есть каменная нагара, с ней шоу не устроишь – попробуй ее подкинь. Видите, трещина сбоку, уронил кто-то – она тяжеленная. Но звук у нее особенный, ни у кого такого нет. Когда-то очень давно наши предки на таких и играли.

Самый сложный ритм – это самый простой ритм. Самое сложное – издать обычный звук, вот этот «бум» на барабане. Меня Алим Гасымов спрашивал перед концертом: сможешь сегодня дать петуха? Это у нас значит такой звук, от которого публика охает. Сыграть сложную трель, чтобы все зааплодировали, – это понятно. А вот чтобы просто ударил по барабану и весь зал охнул с первого звука – это сложно. У меня получалось. У нас с Алимом даже как-то было соревнование, кто больше сорвет аплодисментов. Ну, не буду хвастаться, но я его переиграл.

БАКУ: Я однажды разговаривал с Марком Пекарским, он ваш коллега, перкуссионист и преподаватель в Московской консерватории. Он говорил, что сразу видит, будет ли студент хорошим барабанщиком, – просто по походке. Вы тоже так можете?

Н.Ш.: Конечно, все определяет только Аллах. Может, музыкант сейчас не в лучшей форме, а через месяц все исправится. Но талант видно издалека. Вообще, хорошие нагаристы появляются редко. А было время, они и вовсе пропали. Потому что это сложное дело. Нужны годы, упорство. Немногим было понятно, ради чего. Играть на свадьбе две минуты соло, а потом просто подстукивать? Я для этого и сделал свой ритм-ансамбль, чтобы нагаристов выдвинуть вперед. Певцов много, во всех странах больше всего именно певцов. С ними нет проблем. А попробуйте найти хорошего перкуссиониста.

И смотрите, теперь я могу давать полноценные сольные концерты – только нагара, больше ничего, и слушатели потом спрашивают: всего полтора часа, почему так мало? Им не хватает! Вот ради чего я стараюсь. Чтобы люди видели, что нагара – разнообразный, сложный инструмент. Причем не только азербайджанцы это ценят, я по всему миру играл, с самыми разными людьми. Это не только искусство, не только наука, но еще и философия.

БАКУ: А в чем она заключается?

Н.Ш.: Смотрите, я ударю по нагаре. Всего один раз. Вы можете сказать, на какой ритм я стучу? Странный вопрос, ведь это всего один удар. Но никто, хоть весь мир тут соберется, не скажет, частью чего мой удар является. Может, я считаю на три – раз-два-три (ударяет по нагаре), может – на два, может – на восемь. Это мой ритм, мой счет.

Самый простой ритм на свете – это два удара. Ту-тум. Ту-тум. Так стучит человеческое сердце. Причем у всех на свете. Неважно, к какой религии принадлежишь, где родился. Не бывает такого, чтобы слезы у людей были разного цвета. Слезы – они везде слезы. И сердце у всех одно, а не два или три. И стучит оно одинаково. С самого рождения. Ты родился – ту-тум, ту-тум. Все начинается с одного удара, все создано из единицы. Этот ритм – ритм Бога, и он у всех один, потому что Бог един. И чтобы жить, надо чувствовать свой ритм. Слиться с ним. Я это делаю на концертах. Моя публика делает это вместе со мной. И когда это происходит, я счастлив.

Фото: Александр Гронский