Для меня бакинство – это прежде всего плеяда выдающихся деятелей Азербайджанской культуры, из года в год, из десятилетия в десятилетие создававших шедевры в музыке, изобразительном искусстве, литературе, театре; творения, ставшие национальной и мировой классикой. Мой Баку полон изящества и вдохновения, в нем звучит прекрасная музыка, живут умные, элегантные и веселые люди.

Баку всегда был одним из самых ярких городов Советского Союза наравне с Москвой, Ленинградом, Одессой, Тбилиси. Разные, конечно, были времена… Помню, отец рассказывал, как в 1930–1940-е они боялись каждого стука в дверь – ведь могли арестовать в любой момент. Люди жили в постоянном страхе и невероятной мобилизованности духа, но продолжали творить. Рождались потрясающие произведения в кино, в театре, в музыке...

Моя юность пришлась на 1960-е годы, знаменитую оттепель, которая сыграла в истории Баку самую позитивную роль. В литературу вошло поколение молодых писателей: Анар, братья Самедоглу – люди, воспитанные на европейских ценностях, но сохранившие чувство национальной принадлежности. Появились замечательные музыканты: мой друг Вагиф Мустафазаде ворвался на сцену с невероятным джазом, Ариф Меликов создал «Легенду о любви». А Кара Караев вообще экспериментировал в области додекафонии, что в СССР считалось чуть ли не святотатством! Представляете, это делал председатель Союза композиторов, член ЦК, депутат Верховного Совета!

Как все это удавалось бакинцам – ума не приложу. Вероятно, благодаря их гибкости и таланту. Хрущев в Москве со скандалом разгромил авангардистскую выставку на Манежной, а у нас Тогрул Нариманбеков, Расим Бабаев, Саттар Бахлулзаде создавали экспериментальные вещи – и проходило!

Полад Бюльбюль оглу выходил на всесоюзную сцену, а Муслим уже гремел вовсю. Максуд Ибрагимбеков написал повесть «И не было лучше брата», которая «взорвала» Запад: советский писатель пишет фрейдистскую эротическую прозу!

Вот эти люди и составляли уникальный Баку моей молодости!

Искусством и жили: слушали джаз в ресторане «Дружба» в Нагорном парке, сражались за свежие номера «Иностранной литературы», «Нашего современника», «Знание – сила»... Мы читали Стейнбека, Хемингуэя, Фицджеральда, Теннесси Уильямса, Камю. Академик Азад Халилович Мирзаджанзаде, потрясающий человек, выдающийся специалист в области нефтедобычи, давал нам почти запрещенные книги Ницше, Шопенгауэра, Кьеркегора: читайте, вникайте, думайте! До сих пор знания, которые вложил в нас Азад Халилович, помогают ориентироваться в мире.

Сегодня любая информация легкодоступна, и потому публика воспринимает ее поверхностно. А тогда мы все пропускали через себя. Ночами стояли в очередях за подписными изданиями. В Баку на гастроли приезжали лучшие из лучших: Гилельс, Рихтер, Коган, Райкин, Театр сатиры, вахтанговцы...

И несомненно, надо отметить интернационализм Баку. Куда бы потом люди ни переезжали, они оставались бакинцами. К примеру, Белла Давидович. Ей скоро 90, она прожила в нашем городе лишь до 16 лет – и все равно: «Кроме Баку для меня ничего не существует!» Есть в этой земле что-то! От огня, наверное.

Сегодня по Старому городу водят экскурсии, а когда-то мы, мальчишки, носились по Ичери шехер, искали клады, покоряли крыши, играли... Сегодня тех игр уже нет. Нынче дети предпочитают компьютеры, а мы играли в «наккули»: брали маленькую, похожую на карандаш деревяшку, били палкой по тонкому месту – деревяшка подскакивала; по ней снова наносили удар, и соперники должны были ее поймать с криком «Наккули-и-и-и-и!». То ли бейсбол, то ли лапта... Играли в футбол, катались на велосипедах («Орленок», один на всех)...

Да что говорить – мы ставили во дворе «Злоумышленника» Чехова! Я был полицейским, а злоумышленника Дениса Григорьева играл Рашид Эфендиев, будущий композитор, друг Муслима Магомаева. Артистическое у нас было детство. Мой отец многие годы был директором оперного театра, филармонии... Но не в этом дело. Фантазия, творчество, энергия бурлили у всех.

Детьми мы бегали в бассейн в парк «Роте Фане», очень любили музей истории. Непременно ходили в театры: юного зрителя, оперу, филармонию...

На Приморском бульваре ребята постарше прыгали с парашютной вышки. Было, конечно, страшновато. К тому же нередко парашют, спускавшийся на тросе, застревал, и над подвисшей жертвой издевался весь бульвар.

Возле консерватории постоянно случались драки – ведь на наших однокурсниц приходили смотреть юноши со всего Баку. Парней у нас в группах было мало, приходилось нелегко. Отбивались футлярами!

Популярным местом была гостиница «старый «Интурист». Повзрослев, мы непременно ходили туда после больших концертов. Собирались Кара Караев, Фикрет Амиров, Ниязи, Солтан Гаджибеков – цвет азербайджанской музыкальной культуры. И принимал их знаменитый метрдотель Иван Иванович. Баку 1960-х был городом замечательных личностей! Чего стоил мэр Алиш Лемберанский, который первым начал привносить в городскую среду яркие краски. А сколько было выдающихся ученых! Это был своеобразный ренессанс.

Слушали Би-би-си. Невзирая ни на какие глушилки, настраивались на Русскую службу британского радио и ждали знаменитую программу «Глядя из Лондона», которую вел Анатолий Максимович Гольдберг. Когда значительно позже я попал на Би-би-си, попросил познакомить меня с Анатолием Максимовичем, но оказалось, он уже ушел из жизни. Британцы поразились: «Как! Вы слышали нашего Гольдберга?!» Конечно, слышали! Его слушала вся бакинская интеллигенция. А вот «Голос Америки» и радио «Свобода» считались вульгарными.

Местным же героем был диктор Рафик Гусейнов, блестяще говоривший по-русски и по-азербайджански. Уже в 1960-е он был знаменитостью. Он и сегодня красавец, дай ему бог здоровья!

Потом наступила пора стиляг. Самыми известными были Вова Владимиров и Эмин Бюльбюль: в зеленых брюках-дудочках, ярких пиджаках и галстуках с пальмами, в туфлях на каучуковой микропоре, они раздражали официальную прессу, но молодежь восхищалась ими и завидовала. За стилягами ходили толпы – нам нравилось, что они бросают вызов. Но наши стиляги не были какими-то бездельниками. Вова славился как блестящий джазовый пианист, а умница и интеллигент Эмин позже, насколько я знаю, преподавал в ленинградском вузе.

Девочки в ту пору носили рискованные мини. Вспоминаю, как на экзамене в консерватории выступила девушка в очень короткой юбке. На обсуждении ректор Джовдет Гаджиев возмущался: «Безобразие! Разве можно исполнять Бетховена в таком наряде! Невозможно, товарищи, невозможно, невозможно, невозможно...» Его заклинило на этом «невозможно». И тогда другой член комиссии, острослов профессор Рафик Кулиев добавил: «Ага, невозможно сосредоточиться!»

Да, в Баку был особенный юмор. Неспроста Юлик и Миша Гусманы создали здесь команду КВН, которая победила даже одесситов.

В консерватории мы проводили капустники, попасть на которые мечтал весь город. Раскрасили однажды две клавиши рояля и научили нашу уборщицу нажимать их в нужном ритме. И под этот ритм на другом рояле один из профессоров импровизировал, на ходу создавая музыкальные шутки. Пародировали преподавателей, и никто не обижался. Будущий народный артист СССР Мурад Кажлаев прыгал с органа в костюме Робинзона. Леня Вайнштейн, Полад Бюльбюль оглу, Фарадж Караев – все участвовали...

Став ректором консерватории, я организовал несколько капустников. Но задор у студентов уже не тот. Да и юношей у нас стало совсем мало.

В 1966 году я учился на втором курсе. Настала пора моего первого концерта, и не просто концерта, а с маэстро Ниязи. И вдруг я понял, что мне не в чем выйти на сцену! Стиляги стилягами, но за вещами тогда все-таки не гонялись.

Пришлось обратиться к знакомому по имени Октай – заведующему мясным магазином. Размеры у нас совпадали, и он одолжил мне свой черный финский костюм. Когда концерт закончился (а прошел он с большим успехом), народный артист СССР Ниязи со смехом сказал ему: «Забудь про костюм, обратно ты его не получишь!» К счастью, Октай был добродушным человеком, нашим другом: он с радостью «забыл» об этой импортной роскоши и продолжал оставлять нам, музыкантам, по два кило мяса, что делало нас совершенно счастливыми. В костюме мясника Октая я завоевал премии и в Праге, и в Лиссабоне.