29 ноября исполняется 90 лет азербайджанскому классику, одному из основоположников «сурового стиля» Таиру Салахову. Главный редактор «Баку» Лейла Алиева поговорила с художником о новаторстве и сути творчества, о трудном детстве и головокружительной карьере и о том, почему бессмысленно ждать вдохновения.

Таир Салахов (29 ноября 1928 — 21 мая 2021).

В начале 1960-х художник пережил период опалы: ныне культовое полотно «Тебе, человечество» пришлось тайно выносить из московского Манежа и переправлять в Баку. И позже, стоя на вершине властной пирамиды, он защищал, отстаивал, поддерживал в трудное время опальных коллег и вечно безденежных молодых художников. На посту первого секретаря Союза художников СССР Таир Салахов совершал настоящие революции в советской художественной среде и сознании зрителей. Его стараниями жители постсоветского пространства в начале 1990-х впервые увидели грандиозные выставки современного западного искусства. 

БАКУ: Вас называют основоположником «сурового стиля». Но не все сейчас понимают, что это за стиль и откуда он взялся.

ТАИР САЛАХОВ: Есть энциклопедии русского советского искусства. И там написано, что «суровый стиль» – это Виктор Иванов, Таир Салахов, Павел Никонов, Гелий Коржев и многие другие художники. Это направление родилось в Советском Союзе в конце 1950-х, после смерти Сталина. Мы шли от правды жизни. Все привыкли, что изобразительное искусство должно радовать глаз. В сталинский период на всех полотнах хлопали в ладоши, рапортовали об успехах, улыбались. А наша юность пришлась на оттепель, и мы хотели показать правду, в том числе суровую. Но эта суровость – она тоже в радость, ведь она рождается из реальности жизни. Я никогда не рисовал того, что сам не видел и не пережил. В конце 1950-х многие пошли в этом направлении. И знаете, постепенно эту школу приняли.

БАКУ:  Ваша художественная карьера шла параллельно с административной. В 30 лет вы уже стали лауреатом Госпремии, возглавляли правление Союза художников Азербайджана, еще через год стали первым секретарем Союза художников СССР. Вам не трудно было совмещать это с творчеством? Откуда вы брали силы и время?

Т.С.: Я приехал в Баку в 1957 году после окончания Суриковского института. Вступил в Союз художников, и буквально через год, в 1958-м, меня уже избрали заместителем председателя. А председателем союза был Газанфар Халыков, старейший наш художник, замечательный человек и замечательный живописец; он создал образ Низами – этот портрет сейчас висит в музее поэта. И я был избран его заместителем. Мы с уважением относились к предыдущим поколениям и всегда опирались на лучшие образцы советского искусства. В то время в Азербайджане творили такие большие художники, как Лятиф Керимов, Саттар Бахлулзаде, Беюкага Мирзазаде, Таги Тагиев… Я могу всех перечислять, им конца не будет. Все это росло на глазах. И я старался быть полезным – оправдать доверие художников. Я всегда думал, что лучше самому руководить, чем бесконечно сопротивляться чьим-то бездарным решениям. И позже в 1970-е старался изменить ситуацию к лучшему уже в Союзе художников СССР.

БАКУ: А какая мечта вами движет?

Т.С.: Чтобы все было по справедливости. Чтобы преемственность поколений была, чтобы все было честно. Чтобы всем было все доступно.

БАКУ: У вас есть любимые художники?

Т.С.: Мой друг бакинец, корреспондент газеты «Правда» Миша Капустин когда-то задал точно такой же вопрос Шостаковичу. И Шостакович высказал мысль, с которой я полностью согласился. Он ответил: «Знаете, Михаил, зачем вы меня обедняете? Мне многие нравятся, по-разному нравятся». Я запомнил эти слова. У многих художников в творчестве есть начало, которое тебе близко. Ты должен перерабатывать все это и уметь находить свой язык.

БАКУ: Творчество – от слова «творец». Мне кажется, это то, что не меняют века, в отличие от других занятий. 

Т.С.: Да. Я не должен обеднять себя, и вы не должны. Мир – это единство многообразия. Это великая истина.

БАКУ: И все же я скажу, что вы один из моих самых любимых художников.

Т.С.: Спасибо, Лейла ханым. Я о вас тоже написал статью. Я сказал, что ваши работы – это ваш мир, и этот мир выражается в автопортрете. И не стесняюсь этого, потому что действительно это искусство ваше. У вас свой язык, своя форма, свое содержание, это очень ценно.

БАКУ: Говорят, творческие люди очень уязвимы, их легко обидеть. А в ваших работах столько оптимизма и силы!

Т.С.: Когда кого-то что-то не устраивает в моих работах, я всегда делаю выводы для себя. Я не обижаюсь. Это даже лучше, когда люди говорят открыто правду. Есть пословица: не тот твой враг, кто о тебе сказал плохо, а тот, кто передал. Человек, может, от души говорит, из лучших побуждений.

БАКУ:  Но вы прошли и через большие трудности: вашего папу репрессировали, 20 лет вы прожили с клеймом «сын врага народа». Как вы справлялись?

Т.С.: Это были тяжелые, серьезные годы. В 1937-м я только пошел в первый класс (из-за того что я переболел скарлатиной, это произошло не в семь лет). 15 сентября отец, тогда первый секретарь Лачинского района, привел меня в школу № 6. И три перемены подряд он разговаривал с учительницей начальных классов Юлией Нестеровной. О чем они тогда говорили, не знаю. Но потом я три года учился у нее и всегда чувствовал ее заботу. Отец уже знал, что уйдет. Видимо, он просил, чтобы она приглядывала за мной. Запомнилось, что папа был одет в парусиновую рубашку, галифе, сапоги… А 29 сентября за ним пришли. Помню, он читал газету, а мы спали рядом. Было десять часов вечера, и к нам постучали. Пришли два человека. Они его знали и сказали: «Тебя ждут». И пока они разговаривали, я сидел у него на коленях. Он стал одеваться, и мама спросила: а что ты сделал? Он сказал: я перед государством всегда был честен. Те двое вышли раньше, они не боялись, что он сбежит. Из окна я видел, как они вместе с отцом завернули за угол. Я смотрел и ждал, что он оттуда выйдет. Но он не вышел.

И начались тяжелые годы. Пять детей, мать одна. Многие знакомые в дом перестали приходить, потому что боялись. Я их никогда не обвинял: жизнь – она такая. О судьбе отца мы узнали только в 1956 году, когда его реабилитировали.

БАКУ:  Многих сломало бы такое начало жизненного и творческого пути.

Т.С.: Мне везло на встречи с хорошими людьми, многие помогали. В 1966 году я обратился к Гейдару Алиевичу Алиеву в связи с делом отца – он был тогда заместителем председателя КГБ. А познакомился я с ним в 1962 году: в Баку приехала выставка двух авторов – Виктора Иванова и Петра Оссовского «Куба глазами советских художников». Эту выставку я открывал, и на нее в Азербайджан впервые приехал посол Кубы в Советском Союзе. Потом эту выставку посетило руководство республики. Правительство дало банкет – и посол здесь, и два художника. Там же присутствовал Гейдар Алиевич (мы еще не были знакомы), и его попросили выступить. Он встал и так проанализировал выставку, такие слова сказал, что я даже спросил: а кто это? И про посла сказал, и про художников, каждому дал оценку – профессиональную, искусствоведческую, дружескую. Он мне очень понравился. Так мы познакомились. Какая-то симпатия сразу возникла, а потом сложилась теплая сердечная дружба. Независимая, знаете. Я впервые увидел масштабного и серьезного человека, который знал искусство. Гейдар Алиевич знал всех художников. Он потом мне рассказывал, как сам в архитектурном институте учился: в Нахчыван перевез свои работы, и они потерялись. Я так сожалел: может, еще найдутся? Он был очень внимательным ко всем художникам, деятелям культуры, всегда искренне интересовался каждым человеком. Он дружил с Кара Караевым, Фикретом Амировым, Ниязи, лично знал всех писателей, художников, архитекторов. Человек-масштаб!

БАКУ:  Да, он очень любил искусство! Мне дороги все воспоминания о нем.

Т.С.: Я его по-человечески чувствовал, и он очень доверительно ко мне относился. И очень помог мне. Когда Гейдар Алиевич был заместителем председателя КГБ, я попросил его: покажите дело отца. Вообще, это запретная зона была, но он сказал: «Для тебя я сделаю». Через неделю он меня вызвал – я впервые был в этом здании – и сказал: «Таир, я нашел дело твоего отца». А таких дел было много – одинаковых, около десяти тысяч. Я сел и прочитал. Шел 1966 год, я уже был депутатом Верховного Совета, меня избрали членкором Академии художеств. И позже, когда он вручал мне орден «Истиглал» – мне было уже 70 лет, а он был Президентом республики, – Гейдар Алиевич выступил и сказал: «Отец Таира был достойным человеком». Я об этом всегда помню.

БАКУ:  Когда вы рисуете портреты, что для вас самое главное?

Т.С.: Главное – создать образ. Не быть документалистом. Почувствовать человека. Довериться моменту. В 1998 году, когда мне было 75 лет, я написал несколько портретов Гейдара Алиевича и один подарил ему.

БАКУ: Сейчас в Азербайджане много талантливых молодых художников. Что бы вы могли им посоветовать? Какие трудности их ждут?

Т.С.: Я 20 лет преподавал в Институте имени Сурикова. Очень многие художники окончили этот институт. Главная трудность по окончании – трудоустройство. Хочу напомнить, что в 1974 году в Москве прошла печально знаменитая «бульдозерная выставка». Я тогда проводил отпуск в Баку и наблюдал все по телевизору. Для молодых художников сложилась тяжелейшая ситуация. Меня отозвали из отпуска, потому что вопрос решался на высоком уровне. Проблема была такая: увеличилось количество учебных заведений, а рабочих мест не было создано. Выпускникам художественных факультетов не давали мастерских, никуда не распределяли. К 1974 году в стране было уже девять тысяч бесхозных художников. В Союз художников молодежь тоже не принимали, не был узаконен статус кандидата. Я тогда создал молодежное объединение при союзе и выбил на него деньги.

Вот есть главные архитекторы города Баку, почему нет главных художников? Раньше это был синтез архитектуры и изобразительного искусства. Я бы предложил ввести в бюджеты должности главных художников – на крупных предприятиях, в регионах, в административных органах. И чтобы после выпуска из Академии художеств эти кадры не были в свободном плавании. Они должны быть летописцами времени. В фотографиях дух времени сохраняется, но в произведениях искусства это более ценно. Это обязательно надо сделать.

БАКУ:  А как относитесь к современному искусству – инсталляциям, перформансам и другим новым формам?

Т.С.: Я отношусь положительно. У Маяковского есть замечательная статья «Семидневный смотр французской живописи». Он там написал: критики – это обычно неудавшиеся художники. Маяковский тогда побывал в мастерских у Пикассо, Леже, Брака. Пикассо он в лоб спросил: «Почему вы не возьмете ведро с краской и не распишете стены своего парламента?» И в конце своей статьи написал: в мир пришло новое содержание, мир обновляется. Новое содержание жизни должно быть соединено с современной формой. Вот все, о чем вы говорите, – инсталляции, какие-то новые явления – я спокойно к этому отношусь, потому что содержание жизни требует открытия новых форм.

Так случилось, что я почти 25 лет руководил. Когда все начало рушиться, я и тогда старался быть полезным. Я всегда был открытым для любых предложений, а если нужно было, брал на себя ответственность. Как-то раз мне позвонили из Министерства культуры и сказали, что какой-то американец просится ко мне на прием. Пришел Роберт Раушенберг, который рассказал, что уже давно хочет сделать выставку в Советском Союзе, но не знает, к кому обратиться по этому вопросу. Я обещал поддержку и сдержал свое слово. А следом мы организовали персональные выставки Джеймса Розенквиста, Гюнтера Юккера, Фрэнсиса Бэкона, Джорджо Моранди, Янниса Кунеллиса, Гилберта и Джорджа – это были настоящие сенсации.

БАКУ:  Что главный источник вашего вдохновения?

Т.С.: Вообще, ждать вдохновения – это, по-моему, заумная вещь. Если что-то хочешь выразить, оно должно вылететь. Нельзя планировать вдохновение. Я однажды встал и думаю: вытру палитру. И в результате проработал целый день, не заметил, как прошло десять часов. Вы никогда не знаете, когда оно придет. Надо просто работать. Ваши работы – ваш мир. Этот мир – такого нет нигде. Эти птицы, орнаменты, глаза. Это неисчерпаемо. Это сказочно. Это надо любить.

Таир Теймурович с супругой Варварой Александровной.