Шовги Гусейнов: сцены из жизни

Бакинец – это все-таки состояние души. Души, влюбленной в прекрасный город у Каспийского моря. Я чувствую себя настоящим бакинцем, и началось это не год назад и не десять.

Иллюстрация: Катя Толстая

Шовги Гусейнов – актер Азербайджанского театра юного зрителя и Азербайджанского государственного академического музыкального театра. Заслуженный артист Азербайджана. Лауреат премий «Золотой дервиш» и «Зирвя» («Вершина»), президентский стипендиат, призер и дипломант множества международных фестивалей.

Первое воспоминание о Баку – драка.

1977 год. На Приморском бульваре возле Парашютной вышки я обнаружил чудо техники – педальные автомобильчики, которые раньше видел лишь по телевизору. Мне приглянулась красная машинка, которая понравилась и другому мальчику. Вот мы и схватились. Мне было пять лет.

Сам я родился и вырос в прекрасном городе на юге Азербайджана – Джалилабаде. По местным понятиям, детей в нашей семье было мало, всего пятеро: три мальчика и две девочки. Но каждому к началу учебного года нужна была школьная форма, красивые сандалеты, портфель, тетрадки… За всем этим добром мы почти ежегодно ездили в Баку. В конце августа папа отвозил нас к тете Асли: она в племянниках души не чаяла, а ее обычно суровый муж так радовался нашему приезду, что при встрече не мог сдержать слез. Дядя и тетя работали на нефтезаправочной станции, но все свои выходные, а порой и дополнительные отгулы посвящали нам. Мы наслаждались столицей по полной: кино, мороженое, парки!

Так что детская ассоциация с Баку – лето, август.

А еще запах моря! В Джалилабаде-то моря не было. Сочетание ароматов морской воды и нефти стало для меня одним из образов большого города. Мы только подъезжали, еще достаточно далеко были от столицы, но доносимый ветром запах говорил мне: Баку рядом. А когда из-за холма показывалась верхушка телевизионной башни, я уже чувствовал себя в городе.

separator-icon

Следующая ассоциация – театр!

Школьником я в Баку в театр так и не попал. Но бакинский театр нередко приезжал в Джалилабад. У нас был отличный Дом культуры, оборудованный по последнему слову техники той поры: штанкетное хозяйство, микшерные пульты, прожекторы, большая сцена. Гастроли Азербайджанского государственного академического национального драматического театра порой длились неделю. Приезжали с настоящими огромными декорациями.

С каким восторгом я, юный актер джалилабадского любительского театра, смотрел на игру наших корифеев: Фуада Поладова, Мелика Дадашева, Амалии Панаховой… А с каким трепетом мы прикасались к реквизиту великих! О том, чтобы заговорить с мэтрами, и речи быть не могло, смелости хватало лишь на заикающуюся просьбу об автографе. Мог ли я подумать, что буду играть с ними в одних спектаклях, сниматься в одних фильмах?

С джалилабадских подмостков началась моя дорога на бакинскую сцену. В 1980-е годы район возглавлял первый секретарь Ибрагим Курбанов, истовый театрал. Он требовал от нашего самодеятельного театра премьеру каждый месяц и обязательно приходил на нее. У него было постоянное третье место в первом ряду. И посмел бы кто из публики досрочно покинуть зал! Курбанов даже подарил нам автобус, чтобы мы ездили со спектаклями по селам.

В нашем народном театре играли сотрудники Дома культуры: методист, гармонист, певица, сам режиссер и уборщица. И три старшеклассника вроде меня. Я отдавался театру с такой страстью, что был готов ради спектакля нанести урон домашнему хозяйству. Помню, отец заказал для ремонта дома 30 листов фанеры. Я стащил три листа для декораций, а потом слышал, как папа с мастером спорят, кто виноват, что фанеры не хватило. Утащил и старую радиолу. Во время спектакля отец увидел ее на сцене: «Это не наша ли?» «Не-ет, не наша», – промямлил я, пряча глаза.

Словом, после окончания школы раздумий не было: пойду учиться на актера. Приехал в Баку и поступил в Институт искусств. А поселился у старшего брата в поселке Бадамдар, в общежитии судоремонтного завода.

separator-icon

Общежитие было типичное: длинный коридор, с каждой стороны по восемь-девять комнат, а в конце общая кухня. Рабочие-судоремонтники жили дружно, всегда готовы были поделиться картошкой, луковицей, а то и готовым ужином. И никто из них не догадывался, что я актер. Однажды вечером один из соседей, помешивавший что-то в кастрюльке на кухне, вдруг пристально на меня посмотрел:

– Слушай, а это не тебя вчера по телевизору показывали?

Я страшно смутился:

– Что ты! Нет, конечно! Это не я, это мой брат-близнец.

– Надо же, как вы похожи-то, не отличить!

У меня телевизора не было. Даже о том, что я стал заслуженным артистом Азербайджана, узнал не сразу. Но и тогда соседям по общежитию ничего не сказал – постеснялся.

separator-icon

Памятуя о детских прогулках по набережной, студентом я заново влюбился в бакинский бульвар. Однокурсники разделяли мою любовь. В кафе возле ресторана «Жемчужина» было самое вкусное мороженое: пломбир в серебристых вазочках на белых пластмассовых ножках посыпали шоколадной стружкой и орешками. В день стипендии мы могли позволить себе такое лакомство, да еще с шампанским местного производства – пять рублей за бутылку. Напротив Музея Ленина, возле бильярдной, была чайхана, которая неофициально называлась «Летняя актерская». Там, бывало, сиживали за стаканчиком ароматного чая Сиявуш Аслан, Яшар Нури и другие кинотеатральные знаменитости. Зимой они передислоцировались в чайную «Гюняшли», которую, соответственно, прозвали «Зимней актерской».

Любили мы зайти и в чайхану возле кинотеатра «Араз» – ради восхитительного орехового варенья. Увы, делали это редко. Денег было мало, а времени – и того меньше.

Страна бушевала, шли митинги, а мы учились словно полоумные. Занимались по 17 часов в сутки. К семи утра шли в балетный класс Театра музкомедии (сейчас – Музыкальный театр): нужно было успеть до полдевятого, когда приходили актеры театра. Затем шли на лекции в институт. Предметы вроде истории КПСС нас, конечно, мало интересовали, зато мы безостановочно занимались сценической речью, практиковались в фехтовании, танцах – танцевали всё, от менуэта до рок-н-ролла. А после восьми вечера наступала очередь акробатики.

Тренера звали Нейман. Он был невысоким, энергичным и очень профессиональным. Однажды на спор выпил бутылку водки и сделал стойку на руках на карнизе пятиэтажного дома. Азарт Неймана передался и нам. Как-то раз после тренировки я на глазах сокурсников стал делать фляки – прыжки назад на руки, а затем опять на ноги. Причем не где-нибудь, а прямо посреди проспекта Бюль-бюля. К полуночи, конечно, он был не так запружен машинами, как днем, но автомобилисты, видевшие мой трюк, сигналили изо всех сил. Злились, наверное, но я был абсолютно уверен, что это выражение восторга.

separator-icon

Здание института находилось возле Молоканского садика. Конечно, технически ему было далеко до современного Университета искусств, где я сейчас преподаю: порой приходилось репетировать в подвале или гардеробе. Но мы упивались тем, что делали.

Заканчивали так поздно, что я зачастую опаздывал на последний автобус до Бадамдара и маршировал в поселок пешком: мимо старого кладбища, мимо озера с жутковатым названием Ганлы-Гёль (Кровавое озеро). В Баку тогда был введен комендантский час, и меня трижды задерживал ночной патруль. Трижды я ночевал в актовом зале райотдела Насиминского района. Последний раз сдался нарочно: уже не было сил идти домой, вот и выспался в милиции.

Если утро было свободным от балета, на занятия я снова шел-бежал пешком через полгорода. По дороге любил заглянуть на набережную, где сидели рыбаки. Смотрел на них, наблюдал. В итоге это пригодилось на экзамене – для этюда «рыбак».

separator-icon

«Я отдавался театру с такой страстью, что был готов ради спектакля нанести урон домашнему хозяйству»

Иллюстрация: Катя Толстая

Неминуемая ассоциация с Баку – люди, актеры! Сколько же всего мы посмотрели в юности, благо студенческий билет позволял проходить на спектакли бесплатно. Свободных мест порой не было – большой зал Азербайджанского драматического театра бывал заполнен до отказа. Приходилось размещаться то на галерке, то на ступеньках.

А какие гении тогда служили в театре! Из-за кулис я видел, как играет Агасадых Герайбейли: ему было 93 года, он почти ничего не видел, ему давали луч, на свет которого он выходил на сцену, играл как бог, срывал невероятные овации и так же, по лучу, возвращался.

Ходил я и в Русский драматический театр, любовался игрой Анатолия Фальковича, Мурада Ягизарова, Рахили Гинзбург, хотя тогда по-русски понимал очень неважно.

Сейчас редко удается посмотреть спектакли коллег, потому что у меня самого представления. Вечера субботы и воскресенья всегда заняты. Потому-то актерские свадьбы проводятся в начале или середине недели. Моя свадьба тоже прошла в понедельник – театральный выходной, тем более что моя супруга – тоже актриса.

Сцена – смысл жизни. Без нее что мне делать? По понедельникам не нахожу себе места. В Камерном театре постоянно ругался с замдиректора, которая, отправляя труппу в отпуск, опечатывала дверь. Я гневно срывал пломбу: «Что мне в отпуске делать? Поэтов вы бы тоже отправили в отпуск, дескать, не пишите?» И выговор мне давали, и штрафовали, но потом смирились: «Ну его, пусть работает».

separator-icon

Русский язык я выучил благодаря моему педагогу, режиссеру Джаннет Селимовой, народной артистке Азербайджана. Джаннет Алибековна была для нас больше чем учитель, она была наставник и заботливая мать. Ее волновало даже состояние нашей одежды: проверяла воротники, обувь, как-то даже купила мне две сорочки. Чуть ли не в армию со мной отправилась! Разумеется, когда Джаннет Алибековна основала Камерный театр, мы без раздумий пошли туда работать.

Первый спектакль состоялся в отдаленной старой школе, в спортивном зале с проваливающимся полом. Мы заложили впадины в полу физкультурными матами и радостно отработали свое первое настоящее представление. Нам даже аплодировали. Это было 13 февраля 1991 года.

После мы перебрались в бывший Клуб Дзержинского – большой, но для театра не очень приспособленный. Например, из освещения были лишь два прожектора, да и то с бытовыми лампочками. Вскорости во Дворце ручных игр я заметил роскошные, но не задействованные прожекторы ПРТЛ.

– Как бы нам их себе… это... – сказал я Джаннет Алибековне. Она мысль уловила мгновенно и пошла договариваться с руководством.

Нам повезло: прожекторы дворцом не использовались, и мы с ребятами радостно вскарабкались под самый потолок спортивного комплекса, чтобы отвинтить замечательную технику. Все это богатство мы погрузили в маленькую «Таврию» Джаннет Алибековны, вынув из автомобиля задние сиденья. Так в театре появился первый нормальный свет. А кресла нам передали из дворца «Республика» (ныне Дворец Гейдара Алиева): там началась реконструкция, и кресла им полагались новые, а нам и эти были в радость. Мы отнесли мебель к мастеру, который их обновил и перетянул – на это ушел весь гонорар за гастроли в Иране. Так мы жили в те годы.

separator-icon

Я много езжу на гастроли, на фестивали, с каждым разом появляется все больше новых друзей. Некоторые из них приезжают в гости – посмотреть мой Баку. Я вообще люблю гулять по городу, но когда показываю его другим, красота нашей столицы словно обретает дополнительный объем. Замечал, кстати, что и гостям доставляют удовольствие не только сами прогулки, но и моя увлеченность городом.

Очень люблю рассказывать занимательную историю нашего оперного театра: согласно городской легенде, он был выстроен на спор меньше чем за год. Люблю рассказывать о Театре кукол, в здании которого когда-то размещались и кабаре, и синематограф, и даже Музей сельского хозяйства. Конечно, о дворце Муртузы Мухтарова – бакинском символе трепетной любви. Такие истории – замечательное украшение нашего города.

Мой любимый маршрут со студенческих лет был такой: по старой улице Истиглалият (бывшая Николаевская и Коммунистическая) я спускался от станции метро «Баксовет» (сейчас «Ичери шехер»), проходил под башней бывшей городской Думы (сейчас мэрия), мимо Университета экономики, Рукописного фонда и великолепного палаццо Исмаилия, где сейчас президиум Академии наук. А за ним – уютный садик Сабира, посреди которого сидит гранитный Мирза Алекпер Сабир и о чем-то думает. Любил там подумать и я. Очень часто читал Сабиру его стихи, если никого рядом не было – то и вслух.

Как-то я привел сюда однокурсников, и они тоже принялись декламировать строки поэта.

– А представляете, – сказал я, – если сейчас гранитный Сабир встанет и подойдет к нам?

Идея друзьям понравилась, мы принялись импровизировать на эту тему. В итоге использовали этот прием в студенческом спектакле, посвященном, правда, другому поэту – Низами. Памятник классику украшал сцену, а ближе к финалу он вдруг спустился с постамента и обратился к зрителям. Публика была в восторге, кто-то из девушек даже завизжал.

separator-icon

До сих пор очень люблю ходить на бакинский базар – Насиминский или Тезе-базар. Причем рано-рано, часов в шесть-семь утра. Тогда там кипит настоящая жизнь, к девяти уже порядком успокаивающаяся. Хожу, наблюдаю, иногда для вида что-то покупаю. Столько интересных образов, столько ярких персонажей! У каждого своя манера зазывать покупателя, взвешивать товар, спорить и торговаться; даже манера слушать тоже своя, особенная. Бывает, спрошу: «А вот на соседнем рынке чуть дешевле дают. Что у вас не так?» И пока продавец горячо объясняет, почему на соседнем рынке продукты «вообще не годятся», а у него лучшие, я слушаю, смотрю, запоминаю.

Сколько образов в актерской копилке с базара – не перечесть. Даже у моего Ричарда III были черты то ли колоритного мясника, то ли выразительного зеленщика.

Ходил за образами я и на бакинский вокзал, и в музеи. В Национальном музее искусств готовился к роли Мир Джафара Багирова – сурового руководителя Азербайджана сталинских времен. Багиров ведь жил в этом особняке. В музейном зале с балконом, где когда-то был кабинет всемогущего правителя республики, я представлял, каким был мой герой, как он двигался, как говорил, как думал. Чтобы зритель поверил: я – тот самый Багиров.

separator-icon

Своих студентов я тоже прошу всякий раз приходить на занятие с какой-нибудь удивительной историей и рассказывать ее так, чтобы все поверили. Это важное свойство актера – уметь обмануть так, чтобы поверили. Именно благодаря этой способности мы можем говорить со сцены Правду. Можем любить так, что нам верят, умирать так, что нам верят.

Зритель видит все, прежде всего то, что мы хотим скрыть от него. Поэтому вашу истину, ту правду, которую вы хотите донести до зала, лучше не демонстрировать напоказ, но хранить ее в себе. Поэт Саади Ширази говорил: «Если у тебя в кармане ароматный цветок, не доставай его. Пусть прохожие услышат его прекрасный запах, не видя». Так и на сцене: правда всегда будет видна, главное, чтобы она в тебе была.

«На базаре столько интересных образов, столько ярких персонажей! У каждого своя манера зазывать покупателя, взвешивать товар, спорить и торговаться»

Иллюстрация: Катя Толстая
Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»