ЛичностиРабота на буровой, особенно в море, закаляет коллектив: образуется этакое братство, где все друг друга понимают с полуслова. К тому же когда хорошо относишься к людям, даже если они тебя почему-то недолюбливают, то, по третьему закону Ньютона, в конце концов они тоже станут относиться к тебе хорошо.
Владимир Сейфуллаевич Шахвердиев – нефтяник. Окончил Азербайджанский государственный институт нефти и химии имени Азизбекова. В качестве главного инженера возглавлял разработку проектов строительства морских сооружений и объектов нефтехимии. 50 лет стажа работы в море. Ветеран труда.
Я родился в 1935 году и очень хорошо помню военное время. Мой отец – он был нефтяником – сразу ушел на фронт, и мама растила меня и двух сестренок одна. Непросто было, голодно. На ребенка выдавали по триста грамм хлеба в день. И больше ничего. Ни мяса, ни масла... На рынке изголодавшиеся сорванцы порой хватали из мешка картофелину и пускались наутек. Продавцы-колхозники, разумеется, кричали им вслед, но в погоню не бросались – понимали, что дети на такое идут не от хорошей жизни, жалели.
А жили мы дружно. И людей делили не по национальности, а по тому, хороший человек или не очень. Во всяком случае, во дворе нам, мальчишкам, всегда было ясно, с кем стоит водиться, а кто пацан так себе.
Да, я слышал, что в те времена было много доносов. Но у нас ничего подобного не было. Простые люди помогали друг другу, поддерживали. И если кому-то, к примеру, удавалось не вполне законно раздобыть мешочек муки, об этом даже соседи, работавшие в КГБ, никому не сообщали. Провинившийся перед советской властью сосед Али десять лет скрывался от милиции. И никто его не сдал. Его жена из года в год упорно говорила участковому, что понятия не имеет, где находится муж. При этом за десять лет родила ему двух сыновей...
Пока отец был на фронте, учился я плохо, и после первого класса была переэкзаменовка почти по всем предметам. Зато мы очень много играли в футбол. Даже когда маленький резиновый мячик не выдерживал нашего напора и рвался, мы продолжали гонять его по двору.
Ребята постарше играли в джай при помощи альчиков. Сейчас дети и не знают, что это такое, а в наши времена альчики – коленные суставы овец – были любимой забавой. Их подбрасывали и по тому, как они выпадали, судили, выиграл ты или проиграл.
***
Отец вернулся, к счастью, живой и здоровый. И наши дела пошли на поправку. Я исправил все двойки. Папа устроился на работу водителем. Стал брать меня в поездки. Как-то раз мы с ним ехали на нефтяные месторождения у поселка Яшма. Дорога пролегала мимо виноградников и инжирных садов. Гигантские были сады, и ехали мы мимо них очень долго. Я, ребенок голодного военного времени, попросил:
– Пап, останови, я винограда сорву.
Отец строго сказал:
– Нельзя, это чужое. Как можно брать чужое, даже если никто не видит?
Спустя километр мы увидели сторожку, где сидел старый-престарый дед-охранник. Отец обратился к нему: не дашь ли, аксакал, ребенку винограда полакомиться?
Старик поглядел на нас. Он понимал, что этот шофер со своим мальчишкой давно мог хоть ящик винограда в машину загрузить, а ведь доехали, спросили.
– Дай фуражку, – сказал мне сторож. Взял ее и куда-то ушел. «Странно, – подумал я. – Вокруг же везде виноград, зачем ему куда-то идти?»
Старик вернулся. В моей фуражке лежала здоровенная кисть янтарного сочного винограда, которая весила, пожалуй, не меньше килограмма. Это был самый вкусный виноград, который я пробовал в жизни...
***
Баку 1950-х был для меня и моих сверстников городом танцев. В школе нас учили мазурке и полонезу, но мы предпочитали более современные танцы: танго, фокстрот, линду и вальс-бостон. Среди моих одноклассников было немало второгодников, которые изрядно засиделись в школе и по сравнению с нами были уже вполне взрослыми ребятами, – они курили, встречались с девушками, ходили на танцы в парк. А потом учили нас этим танцам на переменах.
Когда я поступил в Институт нефти и химии, уже был неплохим танцором. Каждый из шести факультетов раз в год официально проводил танцевальный вечер, но мы еще и по домам устраивали вечеринки – плясали под патефон до изнеможения.
Я окончил институт в 1957 году, три года проработал в Сибири. В 1960 году вернулся в Баку и устроился на предприятия нефтепрома. В Азербайджане тогда была самая передовая нефтяная промышленность, которая обеспечивала проектами и разработками всю страну. Пять лет в «Гипроазнефти» я проектировал нефтеперерабатывающие заводы для всего Союза, для Индии, Румынии...
Потом я перешел в институт при Министерстве монтажных и специальных строительных работ. Там мы строили не только нефтяные, но и самые разные объекты. Например, ставили на республиканском стадионе осветительные вышки, строили в Нагорном парке самый большой в Европе ресторан – «Гюлистан»...
Памятник Нариману Нариманову работы Джалала Каръягды в 1972 году тоже устанавливали мы. С этим была связана курьезная история. Гигантская бронзовая статуя была изготовлена в Москве и состояла из двух частей – верхней и нижней. Процесс установки мемориала курировал лично мэр Баку Алиш Лемберанский. Он спросил, нельзя ли собрать статую внизу, а затем уже поставить ее.
– Нет, нельзя, – ответили мы. – Здесь очень трудный грунт. Мы сперва поставим нижнюю часть памятника, а затем установим на нее вторую половину.
– А как вы собираетесь поднимать верхнюю часть? – поинтересовался Лемберанский.
– Будем стропить за шею и за плечи.
– Что?! Вы хотите принародно подвесить за шею Нариманова? Вы отдаете себе отчет, какой это человек?!!
В результате все состоялось поздней-препоздней ночью. Это было сложнее, но что поделать, с трудностями нам приходилось сталкиваться регулярно.
***
По образованию я энергетик, но за свою жизнь менял профессию несколько раз: был инженером-теплотехником, потом проектировщиком, после пошел на специальные строительные работы. Когда погружаешься в новую профессию с головой, много ездишь, встречаешься с людьми, очень быстро взрослеешь и приобретаешь уникальный опыт. И со временем приучаешься находить решение любой, даже самой невероятной технической задачи.
Последние десять лет моей трудовой жизни прошли в тресте «Каспморбурстрой», который сооружал нефтяные платформы в море. В 1980 году, помните, из-за ввода советских войск в Афганистан многие западные страны бойкотировали СССР. Нефтяникам из-за этого тоже пришлось нелегко. Например, вопреки договоренностям ФРГ не поставила нам специальный кран для установки гигантских платформ. В тресте состоялось этакое кризисное заседание: как быть? что делать? Москва требует результат, а мы простаиваем. И тогда я, руководитель одной из групп, попросил слова.
– Да что ты можешь предложить? – поморщилось большое начальство.
– Я месяц работал над этой задачей. И думаю, что мы справимся при помощи той техники, которая у нас есть. Не верите, позвоните в «Азнефтьхиммонтаж», спросите, на что мы способны.
Позвонили, проверили. И на следующий день меня назначили главным инженером проекта по сборке первого блока платформы. Мы первыми в Союзе научились строить буровые на глубине 100 метров. Представляете, что такое поставить в море платформу высотой с 33-этажный дом? Мы поставили таких четыре! А уж сколько выстроили буровых на меньших глубинах – не сосчитать. Из Москвы к нам приезжали перенимать опыт, чтобы строить морские буровые на севере и в Черном море.
***
«Представляете, что такое поставить в море платформу высотой с 33-этажный дом?»
Шторм на Каспии – это страшно. Примерно раз-два в году ветер силой 30-35 метров в секунду поднимает такую волну, что не дай бог! Как-то раз мы на крановом судне возвращались с месторождения в Баку. Ночью на подходе к острову Наргин нас застал невероятный шторм! Капитан несколько часов с ним боролся, затем, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть, передал управление штурману. Тот, видимо, был недостаточно опытен и нечаянно развернул судно боком к волне. Оно так легло на борт, что я слетел с койки вниз! Крановое-то судно своеобразное: центр тяжести из-за подъемного оборудования смещен вверх, поэтому перевернуться ему гораздо проще. Капитан вернулся на мостик, высказал все, что думает о штурмане, начал выравнивать курс... Но судно ко всему прочему дало течь. К счастью, в Баку тогда были превосходные спасатели. К нам выслали два буксировщика. Один из них взял нас на буксир, а другой, ходя кругами, принялся выравнивать волну.
О! Нефтяной флот Азербайджана был самый сильный в мире! Помнится, даже заграничные специалисты приезжали и удивлялись: «А это что за судно?! А это что за оборудование?!»
То была нелегкая работа. Бывало, во время установки блоков в море я по три ночи не спал. Рабочие-то менялись, а прорабы – нет. Но выдерживал, молодой был. В молодости все нипочем: ветер, холод, соленые брызги, бессонница... Боролись за новые буровые день и ночь – чтобы успеть в срок, чтобы не подвести ни страну, ни товарищей.
Да, очень важно, чтобы вокруг всегда были хорошие люди. Работа... она сплачивает. Когда люди занимаются делом, им уже не до склок и интриг. У дружной команды профессионалов всегда все получается, просто не может не получаться. Мне есть чем гордиться. Когда Брежнев в Баку увидел, как работают на море наши нефтяники, он сказал: «Труд нефтяников Каспия больше, чем героизм». На примере моих товарищей я в этом убеждался не раз.
***
И в этом сумасшедшем ритме я успевал ловить рыбу! Сейчас на буровых это запрещается, а тогда было можно. Ох, сколько же каспийского залома вытащил я на удочку и спиннинг! Возвращался с вахты и... снова на рыбалку. Я же заядлый рыбак! Однажды 10-килограммовую севрюгу вытащил у поселка Бильгя. А каких здоровенных сомов в Куре брали! Знаете, наверное, я потому и дожил до 81 года, что всю жизнь работал и рыбу ловил.
