Азербайджанские ковры в творчестве художников

Национальный азербайджанский ковер – не застывшая традиция: современные художники обращаются к нему, чтобы вступить в диалог с историей. В каком-то смысле это сказочный ковер-самолет, на котором можно совершить путешествие сквозь время.

Фото: Анфиса Бессогонова. Ковер из коллекции «44: новый взгляд на карабахские ковры», на создание современной концепции которой Рашада Алакбарова вдохновил ковер «Гасымушаги». Лимитированная партия, сделанная совместно с компанией «Азерхалча», включала 44 экземпляра в четырех цветовых вариациях.

На Приморском бульваре, который в новом тысячелетии стал главным культурным маршрутом Баку, стоит здание Азербайджанского музея ковра. Австрийский архитектор Франц Янг придумал цилиндрический корпус, который, согласно концепции, символизирует ковер раскрывающийся. Его необычную форму посетитель должен интерпретировать как своеобразное приглашение зайти внутрь и открыть для себя мир традиционного искусства.

Азербайджанский ковер – это целый космос. В его символике зашифрованы иерархия мира, порядок вещей, система верований. Переосмысливая традицию, современные художники становятся ее продолжателями. Интерпретируя ковровую символику, они сохраняют старые смыслы и генерируют новые образы, не позволяют космосу застыть.

Ленивый Ахмед

Ариф Гусейнов: круговое движение

Ариф Гусейнов, известный во всем мире график и книжный иллюстратор, изобрел свой визуальный язык для пересказа народных сказок. Свою карьеру он начал полвека назад в детском журнале «Гёярчин», деликатно адаптируя старинную традицию коврового орнамента к современным реалиям. В его иллюстрациях к древним абшеронским мифам зашифровано, как правило, сразу несколько историй: искусство миниатюры помогает множить и зеркалить сюжеты, а ковровая символика дает ключ к их расшифровке. Его графические листы исполнены национального колорита и одновременно понятны всем. Недаром именно Арифу поручают переводить на визуальный язык и народные легенды, и стихи абшеронских поэтов, и средневековые рубаи. Работы Гусейнова выставляются по всему миру, и благодаря ему азербайджанский фольклор обретает новое интернациональное измерение. 

Продавец ковров

«В 2006 году я вернулся из Токио, где в галерее Дайкокуя состоялась моя персональная выставка, – и с этого момента, можно сказать, начал жизнь с чистого листа. Я задумался о том, как передать наш особый восточный колорит – то, чем мы отличаемся от прочих народов мира: как соединить нашу средневековую миниатюру, ковровый узор и каллиграфию. Тогда готовилась к изданию книга азербайджанских народных сказок на английском языке, и я сделал для нее 40 листов иллюстраций в новой смешанной технике. Получился оммаж средневековой традиции, но вовсе не эпигонство: это современные работы, написанные в XXI веке.

Передо мной стояла совершенно особенная задача – перенести язык ковра в плоскость рисунка. В этих работах много ковровой орнаментальности и зашифрованных символов. Я как будто хожу кругами по композиции, выделываю ее как ткач. Никогда прежде в моих работах не было столько яркого цвета. Вообще для меня крайне важно, чтобы зритель, рассматривающий мои рисунки, почувствовал вкус азербайджанского чая и бараньего шашлыка, ощутил дуновение абшеронского ветра, услышал звуки мугама и увидел цвета нашего восточного базара. Мне кажется, если азербайджанские художники хотят, чтобы мир их принял и понял, они должны обратиться к национальной традиции».

Фото: Алексей Пивоваров

Фаиг Ахмед: становление Вселенной

Фаиг Ахмед – самый последовательный художник азербайджанской новой волны. Его визуальные исследования много лет были связаны с традицией национального ковроделия. В массовом сознании ковер связан с сувенирным образом Востока, но мало кто в наши дни способен прочесть прошитые в нем символы. Фаиг смело играл с образом азербайджанского ковра: раскладывал орнамент на пиксели, взрывал его изнутри, заставлял растекаться и взмывать языками пламени. Его работы – провокационные, яркие, продуманные – предсказуемо притягивали кураторов всех континентов.

Но назвать художника просто деконструктором значит умалить его талант. Фаиг не разрушитель традиции, он один из немногих ее знатоков и последователей. Азербайджанский ковер – это вселенная, элементы которой складывались тысячелетиями, и живой организм, который нуждается в умном исследователе. Внимательно изучив символический язык традиционного искусства, художник вступил с ним в смелый диалог.

Ковер 10(–35). Фото: Faig Ahmed Studio

«Мне всегда нравилось ломать рамки. Сперва это была игра с самим собой. Ковер – визуальный символ Востока, возникший задолго до ислама. В наших коврах жива зороастрийская символика. Например, огнедышащий дракон: нигде больше в мусульманской традиции его нет. Ковер везде. Для меня это был способ понимания самого себя, своего азербайджанства.

«Ковер 10(–35)» – одна из самых масштабных моих работ, ставшая своеобразным исследовательским итогом. Я работал над этим проектом вместе с нашими мастерами ковроткачества, и мы постарались перенести геометрические узоры в новую плоскость. Растянувшаяся более чем на пятнадцать метров инсталляция представляет деконструкцию одного ковра: расслаиваясь в пространстве, работа дает зрителю возможность увидеть отдельные его элементы. В зависимости от точки зрения ковер кажется либо целостным, либо разложенным на три уровня. В данной работе, как и в традиционном ковроткачестве, очень важна степень натяжения нитей: если на ткацком станке она неравномерна, это ведет к непоправимой деформации изделия. В случае с моей инсталляцией правильное натяжение обеспечивает стабильность всей конструкции.

Проект был создан под влиянием изучения планковской длины. Планковская длина 10(–35) является пределом расстояния, за которым перестают существовать сами понятия пространства и длины. Эта единица измерения непосредственно связана с планковской эпохой – самым ранним отрезком истории Вселенной, временем становления и выброса больших энергий. Данная инсталляция вобрала в себя силу и энергию каждого человека, участвовавшего в ее создании».

Фото: Faig Ahmed Studio. Cuadro Gallery

Тарлан Горчу: отказ от симметрии

Тарлан Горчу – человек универсальный: издатель, художник, создатель бакинского Театра марионеток. Сейчас его имя ассоциируется преимущественно с театральной культурой; немногие помнят, что с инсталляции Горчу «Виртуальные ковры» в национальном павильоне 53-й Венецианской биеннале началось исследование ковровой темы современными художниками. Пространство инсталляции напоминало комнату для чайной церемонии: ковры на полу, ковры на стенах. Сопровождавший проект видеофильм рассказывал про ковровые школы и традиционные узоры. Посетители не сразу обращали внимание, что висящие на стене ковры – всего лишь постеры. В качестве отправной точки художник взял орнамент гянджинской школы XIX века, чтобы на основе его элементов создать пять новых композиций. 

Инсталляция «Виртуальные ковры». 2009. Фото: Фахрия Мамедова

Свою работу Тарлан сравнивает с джазовой импровизацией, когда изначальная мелодия, пройдя несколько кругов вариаций, меняется до неузнаваемости и в конце концов рассыпается. То же самое происходит и с традиционным ковровым орнаментом: его элементы сперва теряют симметрию, становятся все более минималистичными и постепенно вовсе растворяются.

Возможность проявить фантазию и создать собственный неповторимый ковер предоставлялась каждому посетителю павильона. В качестве остроумного дополнения к инсталляции Тарлана арт-группа Khatt создала интерактивную игру, куда были заложены элементы национального коврового рисунка. Каждый желающий мог собрать из этих фрагментов ковер своей мечты, распечатать на принтере и унести с собой.

«У меня была задача расшатать стабильную симметричную композицию и ввести в нее элементы асимметрии, используя фрагменты традиционного гянджинского ковра. Я взял реальный ковер XIX века, выставленный в бакинском музее, и постарался, не разрушая смысла, поколебать саму систему. Есть два фундаментальных элемента азербайджанской культуры – мугам и ковер. Мугам раньше подвергся деконструкции, потому что наши композиторы всегда были вовлечены в общеевропейский процесс. К ковру же до недавнего времени относились как к священной книге – «руками не трогай». Я же решил немного поиграть с традицией, чтобы оживить и показать ее актуальность. Думаю, что это была очень робкая попытка, можно было гораздо радикальнее поступить. Но нужно было с чего-то начинать. Обращение к традиции в современном искусстве происходит периодически – это как приливы и отливы».

Фото: Павел Самохвалов

CHINGIZ: нити натяжения

Художник-концептуалист CHINGIZ легко работает с самыми разными материалами и жонглирует социальными темами. Уже первый громкий его сюжет был связан с национальным ковром: узор, «сотканный» из живых фруктов. Тот ковер был ярок, весел, сочен и абсолютно беззащитен: каждый мог его надкусить. Тема хрупкости и ненадежности истории – одна из важнейших для CHINGIZ.

Художник не раз обращался в своем творчестве к традиционному орнаменту. На заре карьеры он сделал проект «Хаки», разукрасив национальным узором милитаризированный фон. В национальном павильоне 55-й Венецианской биеннале была выставлена его инсталляция Blank History: в центре композиции – песочный ковер, орнамент которого рассыпается на части. «Художник похож на археолога: он воскрешает из небытия старые сюжеты», – считает CHINGIZ. Издали ковер казался загрунтованным холстом, и лишь подойдя ближе, зритель обнаруживал под слоем пыли фрагменты того, что когда-то было единым узором. Свастика, шестиконечная звезда, крылья, полумесяц, серп, молот – казалось, что бесстрастный ветер истории сорвал старые символы, утопив их в толще культурного слоя.

«Все эти говорящие детали на самом деле части традиционного восточного орнамента. Я хотел сказать, что прежние знаки больше не работают, пришло время создавать новые. Мне кажется, это очень оптимистичный проект: пространство расчищено, все можно начать с чистого листа».

Инсталляция Blank History. 2013. Фото: Азербайджанский национальный музей ковра

В 2013 году CHINGIZ повторил идею Blank History в другом проекте, соткав «чистый лист» из натуральной шерсти. С тех пор тема стала лейтмотивом его творчества: сочиняя концептуальные ковры, он создает нити натяжения между прошлым и будущим, старается вложить актуальные смыслы в традиционные узоры. Беря за основу привычную символику, CHINGIZ заостряет фрагменты старинного орнамента и на их основе придумывает новую драматургию – прибегает к ритмическим повторам и отсекает лишнее.

Ковер для CHINGIZ – отдельный самодостаточный космос. Для художника принципиально сохранить традиционную технику: натуральные красители, ручное ткачество. Азербайджанский ковер становится своего рода матрицей, частицы которой CHINGIZ изолирует и заставляет двигаться в установленном порядке. Порой эти работы напоминают первые компьютерные игры с пиксельными персонажами. Иногда в такой перекличке традиций проступают четкие очертания древних петроглифов. Но всегда, как в калейдоскопе, есть ощущение непрерывности движения: фрагменты причудливо складываются, чтобы снова рассыпаться.

Фото: Азербайджанский национальный музей ковра

Орхан Маммадов: гипнотический эффект

Художник Орхан Маммадов – гражданин мира: родился в Баку, учился в Стамбуле и Праге, работает в Баку и Нью-Йорке. Занимается фотографией, медиаартом, графическим дизайном. Свободно переходит с языка на язык, жонглирует гаджетами, легко вступает в коммуникацию. Вопреки образу миллениала Орхан оказался человеком книжной культуры. Созданию масштабной инсталляции «Идея сохранения эстетики», которую он представил на Московской биеннале современного искусства, предшествовало долгое исследование. Художник провел месяцы в библиотеках и музейных архивах, где собрал огромную (несколько тысяч) коллекцию паттернов, характерных для азербайджанских ковров.

На экране в плоскости ковра движутся, сменяя друг друга, орнаментальные фрагменты. На первый взгляд происходящее напоминает калейдоскоп, в котором перемещение элементов узора формирует новый рисунок. Медитативное действо происходит под музыку, которая синтезирована из отдельных нот, сыгранных на азербайджанских национальных инструментах.

Инсталляция обладает гипнотическим эффектом. Завороженный зритель не считывает момент, когда подлинные национальные орнаменты заменяются узорами, сгенерированными компьютером, хотя за процессом можно наблюдать: «мозг» искусственного интеллекта обнажен. На огромном мониторе видно, как компьютер напряженно поглощает и переваривает информацию, распознает и выплевывает новые паттерны.

«Это живейший организм: он все время генерирует новое и никогда не повторяется. Меня всегда увлекала графичность коврового орнамента. Я собрал все азербайджанские узоры, все традиционные ковровые символы, а затем написал программу, которая анализирует эту визуальную информацию и на ее основе создает новые образы. Узоры, которые видит зритель, ранее не существовали.

Я хочу, чтобы при просмотре моих работ люди погружались в медитацию. Они должны потерять понимание того, где находятся, что происходит и сколько времени прошло. Если это случилось – значит, я победил. Отчасти я иронизирую над тем, что происходит сейчас в социальных сетях: люди не распознают образы, попадают в информационный поток, и он гипнотизирует их. Я наглядно показываю, как можно манипулировать сознанием. Но одновременно это работает на сохранение и преумножение азербайджанской традиции: мозг искусственного интеллекта непрерывно анализирует старые образы и на их основе рождает новые».

Инсталляция «Идея сохранения эстетики». 2019. Фото: Дмитрий Терновой

Вугар Мурадов: увидеть главное

Азербайджанский живописец Вугар Мурадов своей ковровой серией снискал популярность не только на родине, но и за рубежом. Его полотна котируются на международных аукционах – верный знак того, что художник сумел переложить язык эзотерической традиции на современный лад, сделать его читаемым и понятным.

Каждый в детстве часами разглядывал узор настенных обоев, пытаясь обнаружить в его навязчивых повторах фигуративную логику. Аналогичным образом поступает и Вугар Мурадов: берет заинтересовавший его ковер, принадлежащий к той или иной школе ковроделия, внимательно изучает и находит в его абстрактном космосе контуры читаемых сюжетов. Примерно так древние астрономы соединяли группы звезд в созвездия, обнаруживая на небе медведиц, близнецов и скорпионов.

Художник «вырезает» из коврового поля нужный фрагмент и дорисовывает недостающее: детали орнамента становятся условными глазами, лицом, головным убором, телом животного или человека. При этом автор не вмешивается в традиционную изобразительную структуру – переносит выбранный фрагмент на холст в первозданном виде. Он лишь применяет остроумный композиционный ход, который позволяет орнаменту зажить новой жизнью.

«Как-то я взглянул на один ковер – обыкновенный «Хила-Афшан» из бакинской группы – и обнаружил на нем девушку в переднике, – рассказывает художник. – Я решил нарисовать его, закрасив лишнее и оставив только девушку. Человек, который разбирается в коврах, поймет, что я не искажаю ни одной детали – просто убираю узор там, где должен быть фон. Во всех моих картинах сохранены пропорции ковра. Случается, что в одном ковре я вижу два разных сюжета: один – танцующие мужчины, второй – мугамное трио».

Что же до творческого подхода художника, то, принципиально отказываясь от перспективного мышления, он остается верен восточным приемам построения композиции, восходящим к тому же ковру и книжной миниатюре.

На выставке «Азербайджанские ковры в искусстве» во Дворце фестивалей в Каннах. 2015. Фото: Antoine Doyen

Фарид Расулов: рог изобилия

В 2013 году на входе в азербайджанский павильон Венецианской биеннале художник-провокатор Фарид Расулов соорудил яркую инсталляцию: посетитель попадал в пространство, где все предметы обстановки были обшиты коврами с карабахским орнаментом chelebi. Это был ироничный проект: художник откровенно потешался над неосведомленностью иностранцев о культуре Азербайджана. Геометрический орнамент притягивал к себе внимание зрителей, не позволяя разглядеть границы вещей. Лишь посредством волевого визуального усилия – примерно так глаза привыкают к темноте – сквозь ритм узора проступали контуры интерьера: мебель в стиле IKEA – стол, диван, стеллажи «Билли», тумба с ЖК-телевизором... Знакомые всем предметы, функция которых – успокаивать и внушать ощущение дома, обтянутые рукотворными коврами, внезапно начинали тревожить и создавали жуткий дискомфорт.

Инсталляция «Ковровый интерьер». 2013. Фото: Rabouan Moussion

«Западные люди ждут от азербайджанского искусства ковров и пахлавы – то и другое им понятно и приятно. Вот я и дал им то, о чем они просили: столько ковров, что мало не покажется. В этом не было заложено никакого великого смысла – просто ироничный ответ на надоевший запрос».

Из той отчасти шуточной затеи родилось большое дело. Инсталляция привлекла внимание прессы, и Фарид Расулов и художница-основательница YARAT Аида Махмудова задумались о создании национальной дизайнерской марки. Назвали ее в честь той памятной инсталляции – Chelebi.

Позже, в период пандемии, Фарид решил продолжить эксперименты с ковровыми интерьерами – на этот раз в виртуальном пространстве. Так родился проект «Тысяча и одна сказочная комната». В его основу легли эскизы, сделанные для выставок в Париже и Венеции, но все интерьеры художник создал в формате NFT. За полгода Расулов сконструировал свыше тысячи комнат, используя не только азербайджанские, но и китайские, европейские, индийские орнаменты.

В этой тысяче и одной комнате традиционный европейский интерьер «накрывается» восточным ковром. Это смоделированный рай, где встречаются и взаимодействуют интеллектуальные достижения Востока и Запада, своеобразный способ нивелирования извечного конфликта. В работах Фарида обе традиции отлично сосуществуют.

Фото: Фахрия Мамедова

Бутунай Хагвердиев: красота в мелочах

Творческий путь Бутуная начался в 14 лет с росписи православной церкви апостола Варфоломея. Затем последовали коллективные выставки и кураторские проекты в Баку, учеба в Британской высшей школе дизайна в Москве. В 2013 году работа Бутуная вошла в экспозицию национального павильона Азербайджана на 55-й Венецианской биеннале. К теме национального ковра художник обратился в знак солидарности со средневековой ремесленной традицией.

«Я протестую против концептуальности современного искусства, которую часто ставят впереди эстетики. В этом смысле мне ближе старые мастера – они не мерили изображение словом. В чем-то мои работы – ответ старшему поколению, которое причитает об утрате смыслов. Я им говорю: «Не переживайте. Мы видим во всякой мелочи свою красоту».

Сегодня я ощущаю себя ремесленником. В какой-то момент я перестал заниматься живописью и полностью посвятил себя деревянной скульптуре. Дерево – универсальный материал, из него можно создавать невероятные формы и композиции. Для выставки во Франции я сделал инсталляцию из объемных деревянных деталей, которые складывались в ковровый орнамент. Это было похоже на пазл или 3D-конструктор, в который играют дети, только больших размеров. Если взглянуть на композицию сверху, легко обнаружить национальные ковровые символы. Мне нравится эта работа, но впредь я бы хотел обойтись без отсылок к культурной традиции».

Инсталляция на выставке «Азербайджанские ковры в искусстве» во Дворце фестивалей в Каннах. 2015. Фото: Antoine Doyen

Эльчин Велиев: великая иллюзия

Летом 2015 года в каннском Фестивальном дворце прошла выставка «Азербайджанские ковры в искусстве». Она стала одновременно дебютом и бенефисом молодого художника Эльчина Велиева, который представил в рамках экспозиции шесть работ, немало удививших французскую публику. Выпускник санкт-петербургской Академии имени Репина, в годы учебы буквально живший в Эрмитаже, копируя работы старых мастеров, Эльчин воспринял национальный ковер как живую натуру. Велиев создает настолько правдоподобные «портреты» ковров, что у зрителя в первый момент возникает непонимание. Реалистичное изображение провоцирует на тактильный контакт – потрогать, проверить, понять.

При этом художник не любит, когда его стиль ассоциируют с гиперреализмом. Безупречное владение живописной техникой позволяет Эльчину создавать иллюзию реальности – оптическую обманку, подобную тем, что были в моде в XVII–XVIII веках. В контексте актуального искусства эффект правдоподобия порождает рефлексию: освободившись от первого впечатления, зритель поневоле вглядывается в детали изображенного предмета, стараясь преодолеть иллюзорность и пробраться к реальности.

«Я современный азербайджанский художник и считаю, что если что и имеет смысл писать в XXI веке на холсте, то ковер. Ковер – это наш мир. Ковер – это и есть Азербайджан. То, что я создаю, – искусство в искусстве, в каком-то смысле постмодернистский жест, но для меня неважны искусствоведческие термины. Я считаю, что живопись должна удивлять. И то, что люди испытывают шок от встречи с моими работами, меня радует. Они спрашивают: «Что это? Как это возможно?» – и это правильные вопросы. Их в принципе должен задавать себе зритель, встречаясь с произведением искусства.

В том, что я делаю, конечно же, присутствует момент тайны. Как в живописи Караваджо. Могу только сказать, что у меня сложная смешанная техника: акрил, масло, лак. Я достигаю иллюзии акрилом: создаю фактуры и слои, так что каждая нить, каждый фрагмент узора выглядят объемными.

Карабахские ковры – самая принципиальная моя работа. Это был сознательный жест: я хотел показать европейскому зрителю, что Карабах – наша земля, наша боль, наша традиция. И я считал, что моя миссия художника – донести правду об этой земле.

В тех работах было много красного цвета. Когда пишу, я работаю с оригиналом, но иногда меняю цвет. Ковер – это натурщик, я отношусь к нему с уважением, но использую для своих художественных задач. Для работы беру ковры из частных коллекций, музеев. Один ковер пришел ко мне от бабушки, я его написал и посвятил ей».

Ковер «Пирабадиль». Фото: Из архива Эльчина Велиева

Рашад Алакбаров: осмысление истории

Почерк бакинца Рашада Алакбарова узнаваем и уникален. Долгое время Рашада ассоциировали с его знаменитыми «теневыми конструкциями»: абстрактными скульптурами, через которые проходят лучи света, отбрасывая на стены четкие сюжеты и внятные послания.

Семь лет назад в Венеции художник впервые предстал в ином жанре, создав в рамках Биеннале тотальную инсталляцию для палаццо Барбаро. Стало понятно, что Алакбаров способен не просто освоить любой материал, будь то кирпич, мрамор или дерево, но и превратить любую работу в сложный интеллектуальный квест для зрителя. Инсталляция-лабиринт «Ты сам и есть», сделанная год назад для организации YARAT, утвердила этот его новый статус. Фирменный стиль Рашада – рефлексия и самопознание, и они прочитываются в любом его художественном жесте.

Алакбаров наделен редким умением сложить ясное высказывание из, казалось бы, случайных фрагментов истории. Когда куратор и управляющий компанией «Азерхалча» Эмин Маммадов доверил ему разработать лимитированную серию ковров, которая продемонстрировала бы новый взгляд на древнюю традицию, он явно рассчитывал на уникальный дар Рашада жонглировать смыслами, не теряя веры в их глубину. И его ожидания оправдались. Взяв за основу традиции карабахской школы ковроткачества, художник создал очень тонкую и ностальгическую серию, осмысляющую не только ковровое искусство, но и саму историю Карабаха с ее серыми зонами, трагическими лакунами и временными подтеками.

Рашад Алакбаров и Эмин Маммадов на презентации коллекции современных ковров «44: новый взгляд на карабахские ковры».Фото: Анфиса Бессогонова

«Я сделал серию из четырех ковров, их основной орнамент воспроизводит узор, характерный для карабахской школы. Но каждый ковер выполнен в своей особой цветовой гамме. Это не случайно, потому что история создания этой коллекции связана с важной для нас победой – я хотел передать те настроения, которые менялись в период войны за Карабах на протяжении этих 44 дней. То, что узор порой расползается, связано с трудностями, которые нам пришлось преодолеть – но в итоге он всегда собирается заново. Здесь присутствуют не характерные для меня сочетания цветов – например, серый с синим – и это связано с тем, что настроения были разные. Я не хотел давать им определения, зритель должен сам испытать эти эмоции, отрефлексировать и дать название».    

Фото: Анфиса Бессогонова
Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»