ЛичностиМир-Теймур Мамедов – человек в Баку известный. Художник, керамист, скульптор, миниатюрист, а еще историк, этнограф, карикатурист и писатель. Его дом в Ичери шехер есть во многих путеводителях, и сам он – не меньшая достопримечательность Старого города, чем его творения.
«Я начинал вот так, снизу, и медленно поднимался все выше и выше. Это заняло у меня… сколько? Кажется, уже 25 лет». Невысокий пожилой человек стоит во внутреннем дворе своего трехэтажного дома, а вокруг него, сколько хватает глаз, – керамика. Все стены дома внутри и снаружи облицованы плитками, фигурками, маленькими барельефами, которые он сам создал. «Ребята из Книги рекордов Гиннесса уже несколько лет ждут, пока я закончу. Хотят занести в книгу мой дом. Потому что такого нигде в мире нет. Видите, до второго этажа я давно дотянулся, и часть третьего покрыта уже. Немного, в принципе, осталось. Но керамика – процесс небыстрый».
Туристы, даже случайно наткнувшись на дом Мамедова, останавливаются в изумлении и начинают рассматривать стены. В принципе, любой желающий может зайти внутрь – посмотреть на невероятный двор, на громадную коллекцию керамики. Самых удачливых мастер может повести на второй этаж и показать свою живопись – сложную многослойную графику, которая играет на свету, переливается и меняет изображение. Но надо быть вежливым: бесцеремонных Мамедов не любит. «Я пускаю всех, кроме зевак, которым все равно, на фоне чего делать селфи, – говорит он. – А то, бывает, заходят как к себе домой, даже в звонок не звонят. Как будто у меня тут проходной двор».
Керамистом Мир-Теймур стал почти случайно, ничего не планируя. «У меня какой выбор был? Либо художником, либо врачом – в семье так было. Папа и дядя – врачи, и они понятно какое будущее мне прочили. Но уже в два или три года я стал есть краски, которые по дому разбросаны были, и стало понятно, что я выбрал. Потом увлекся пластилином. Причем цветной пластилин меня не привлекал почему-то: я все краски смешивал в серый ком и из него лепил. Потом мне дали глину, и я занялся глиной. Мама, конечно, в ужасе была. Сначала весь дом в пластилине – а он же плавится, в Баку тепло, 35 градусов. Потом глина – а это вечная грязь, ее же мочить надо. Ну а потом меня отдали в скульптурный кружок, и я там целые дни просиживал».
После художественного училища он отправился за образованием в Ленинград, хотя семья была против и тут. «Мне на семейном совете сказали: поступай здесь в любой институт, только не уезжай в Ленинград. Там все наши заболевают, климат там гнилой, наши азербайджанские легкие к нему приспособиться не могут. Но я сказал, что если тут останусь, тогда пойду на завод работать. И от меня отстали. А заболеть я в Питере ни разу не заболел. Я же спортом занимался. Да и просто не было времени болеть. Я же по делу поехал – учиться искусству. Ну, однажды провалился под лед на Фонтанке, сразу представил себе: воспаление легких, лазарет, белая палата, один, на чужбине… Я же не знал, что лед утром один, а вечером – другой, откуда мне, бакинцу, это знать? Я увидел тропинку, значит, все ходят – и пошел. Ну, выбрался из полыньи, друзья меня натерли водкой, влили водки внутрь, накормили, напоили, к утру все уже забыли, почему мы пьем вообще. Ничего, жив остался».
«Научился рисовать так, чтобы от реальности было не отличить? Обманул меня? Молодец! А теперь все забудь. Искусство – оно не про это»
Его университеты
В Ленинграде Мир-Теймур больше всего запомнил, как часами просиживал в Публичной библиотеке – там он подружился с местными работниками, и они пускали его в отдел эстампов, куда студентам вообще-то вход был воспрещен. «Я там такие поразительные вещи видел! Миниатюры XVI века, например. То, что султан рисовал, я живьем рассматривал. Приходил и на одну миниатюру три часа смотрел – впитывал. Как он голеностоп рисует, как пространство решает. Фотографировать же нельзя было, интернета не было, ксероксов тоже. Эти миниатюры мне дали, может быть, больше, чем любой институт».
Одно из заданий в Суриковском привело к мини-скандалу. Студентам нужно было нарисовать обманку – точную копию какого-нибудь объекта из Русского музея. Мир-Теймур выбрал прялку и нарисовал ее так искусно, что преподаватели обвинили его в том, что он вырезал рисунок из плаката Русского музея, рекламировавшего выставку прялок. «Я его и правда вырезал, но из собственного рисунка – для аккуратности, там по бокам жирные разводы от моих рук остались, я же долго рисовал. Ну, я же вспыльчивый, говорю: как так, вы меня в чем обвиняете? Вы что, не видите, что здесь даже бумага другая, на плакатах такой не бывает? Хотите, я палец послюню и по рисунку проведу, чтобы вы убедились, что это акварель?! Вы просто несостоятельны как преподаватели! Ну, извинялись потом, говорят, никогда такого рисунка у студента не видели. А мне все это быстро неинтересно стало. Я и студентам своим говорю: гиперреализм – тупиковая ветвь искусства. Научился рисовать так, чтобы от реальности было не отличить? Обманул меня? Молодец! А теперь все забудь. Искусство – оно не про это. Навык, мастерство – это важно, без этого никуда, но потом двигайся сам. Экспериментируй, изучай. Ищи свой путь».
Вернувшись в Баку, Мир-Теймур продолжил учиться, но теперь уже у азербайджанской земли. «В буквальном смысле, – поясняет он. – У меня были старшие друзья – геологи, археологи, они меня возили по раскопкам, показывали, какая бывает глина, чем одна от другой отличается. В Азербайджане невероятное количество разновидностей глины. И я с ней работал. Ну и, конечно, смотрел на древнюю керамику, сам ее раскапывал. Изучал, что такое тамга – родовой знак тюркских племен. Я теперь знаю, может быть, десять процентов того, что можно про это знать, но и это очень много, поверьте мне. На русском языке почти все статьи на эту тему моего авторства».
Тамги – обсессия Мир-Теймура. И если вглядеться, то стены внутреннего двора буквально покрыты ими. «В них очень много информации зашито, – поясняет он. – Это как иероглиф, шифровка, пиктограмма. Можно понять, что за племя, где оно жило. Если волнистая линия, например, значит, племя жило у моря. Бывают сетки – значит, рыбу ловили. Вы, кстати, знаете, что рыболовные сети делали из женских волос? Серьезно, на раскопках нашли одну такую. А что, волосы длинные, прочные. У овцы же короткие, например, не используешь».
Свято место
В этот момент звонят в дверь. Сосед, извиняясь, просит хозяина показать дом двум туристам: «Они хорошие ребята, вежливые». «Мы блогеры из Москвы, можно зайти?» – мнется пара. «У меня серьезное интервью! – бросает им Мир-Теймур, но потом смягчается. – Ладно, заходите, снимайте побольше, вы такого нигде не увидите. Видели чайники мои? Посмотрите, это арт-типоды, арт-чайники, есть такое сейчас направление. У меня есть чайник в духе Мондриана. Чайник Брака. Никак не могу выставку из них собрать – все время раскупают, прямо из рук уходят. А я не могу отказать. Я считаю, если ты художник, то должен продавать работы, если кто-то хочет купить. Ты свое удовольствие получил, пока ее делал. Пусть человек тоже получит – если он так хочет купить, значит, ему нужно».
Если подняться на второй этаж, то рядом с новыми работами и сложными набросками Ичери шехер («Тут от 10 до 15 красочных слоев, на одну вещь уходит неделя») можно увидеть старые книги – остатки фамильной библиотеки, доставшейся от бабушки. «Думаю, бабушка мне больше всего дала, – задумчиво говорит Мир-Теймур. – Она училась в Париже на фармацевта, знала французский, арабский, русский, азербайджанский, фарси. И говорила со мной на всех языках, чтобы я учился. А я «язык месье» терпеть не мог, не шел он у меня. Особенно когда узнал, что французы лягушек едят. Но потом все это как-то стало вылезать. И своим друзьям в Ленинграде я потом рассказывал: а вы знаете, что «шаромыжник» – это от «шер ами»?»
Невысокий, коренастый, Мир-Теймур похож то на короля Лира, то на подземного рудокопа, то вдруг на хитрого судью. Третейским судьей он, по сути, и является – он член совета старейшин Ичери шехер, и его решения весят побольше, чем даже решения властей. «К нам прислушиваются все! – решительно говорит он. – Если уж мы что-то решим, игнорировать это невозможно. Потому что мы тут живем всю жизнь, мы право на это уважение всей жизнью заработали. Спросите сколько?» Его взгляд хитреет. «800 лет. Такая в семье ходит легенда. Ну, бумагу, это подтверждающую, я вам не покажу, но так у нас говорят. На этом месте мы живем веками, это ощущение не подделать. Мне бабушка говорила, когда я из дома выходил: помни, что каждый твой неосторожный поступок может опозорить наш род. У меня это на подкорке записано».
«Конечно, атмосфера в Старом городе изменилась, – продолжает он. – Много пришлых появилось. Но для нас чужаки даже те, кто здесь по 25–30 лет живет. Потому что по нашим меркам это, считай, вчера. Я живу здесь 70 лет, мой род – 800. У кого-то – 500, 300, 200. Поэтому будь добр, уважай наши порядки. Я тут знаю всех, все знают меня. Это мое место, мой мир, налево, направо, вверх и вниз!» Он топает ногой по земле. «Вы знаете, что тут под землей – еще один город, подземный? Дома, дороги. Я там еще ребенком лазил».
Совет Ичери шехер – инстанция неофициальная, но к нему действительно прислушиваются все: и полиция, и власть. Мир-Теймур предпочтет сам улаживать конфликты – ведь и обидчик, и жертва живут на соседних улицах, и если вовремя не вмешаться, то обида разрастется на долгие годы. «Ну, поругались два молодых дурака, один другому обидное слово сказал – дурак, что сделаешь, не понимает, что за каждое слово отвечать надо. Драка, рукоприкладство, не дай бог, нож достанут. Что делать? Надо садиться и мирить, напоминать про общие ценности. Тебя мама родила и тебя. Зачем? Чтобы ты себе судьбу поломал и другому? Я могу найти нужные слова. И резко сказать, и убедительно. Чтобы услышали».
Слышно в Старом городе и правда очень хорошо – акустика отличная. «Жена на кухне сидит, к ней все разговоры доносятся. У нас все про всех знают. Поэтому у нас в Ичери шехер и поговорка такая есть: «выйдем поговорим». Это значит не на улицу, а за стены города выйдем. На улице-то еще слышнее, чем дома. Поэтому у нас и ссориться громко не принято. Будешь на жену кричать, тебе сосед в стену постучит: слушай, зачем ты позоришь себя, мать своих детей и нас заодно? И будет прав».
«Я тут знаю всех, все знают меня. Это мое место, мой мир, налево, направо, вверх и вниз!»
