Уроженец Баку Анар Аббасов по-настоящему узнал родной город лишь в юности. Именно здесь к нему пришли первая любовь, настоящая дружба и приключения, годы спустя ставшие основой для многих его проектов. Баку, Шамкир, Бешбармаг и Хача-Гая дали режиссеру не только чувство родины, но и представление о божественной красоте. 

Я родился в Баку, но сразу же надолго расстался с городом. Дело было в 1975 году, в советских вузах существовала система распределения молодых специалистов по предприятиям. Моего отца Махаддина, который учился на инженера, распределили в Горьковскую область, на судоремонтный завод города Чкаловска. Мама Сахиба тогда была на последних месяцах беременности. Она дождалась родов в Баку, а когда я появился на свет, мы с мамой и братом Вугаром, которому шел второй год, отправились в далекий Чкаловск.

Тут следует монтажная склейка, как в кино, и мы переносимся в 1990-й: перестройка, все сложно; папа решил вернуться в Азербайджан. Родителям удалось обменять квартиру в Чкаловске на «трешку» в Баку. Наша хрущевка располагалась в районе Восьмого километра, на улице Оранжерейной.

Так в 15-летнем возрасте я вернулся на родину, где все члены моей семьи начали совершенно новую жизнь.

Это был не первый мой визит в Азербайджан. В детстве мама и папа отправляли нас с братом на лето в Шамкир к своим родителям.

Дед со стороны папы умер до моего рождения, зато отец мамы был полон энергии. Он вечно сидел в саду с ружьем в руке, охраняя свои владения от вороватых птиц. Сегодня мне понятна его тревога: дедов сад был похож на парадиз, там росли груши и яблони, апельсиновые и персиковые деревья, грецкий орех и щедрая шелковица. Всегда что-то цвело или плодоносило, а солнечные лучи, процеженные сквозь древесные кроны, не обжигали, а ласково грели.

При знакомстве – мне тогда было лет семь – дед первым делом протянул мне ружье и предложил пострелять в воробьев. Попутно он громко недоумевал, как дочь и зять, которые между собой говорили по-азербайджански, не выучили своих детей родному языку.

Дед был иранцем. Сто лет назад, когда на Балканах, Кавказе и Ближнем Востоке было неспокойно и люди постоянно мигрировали, его отец-революционер, уверовав в идеи социализма, бежал из Ирана в советский Азербайджан. Воспитанный этим идеалистом дед стал волевым человеком, воевал в Великую Отечественную.

Вскоре после знакомства дед предложил мне стать вторым вооруженным охранником его эдемского сада и выдал пневматическую винтовку с пульками – как в тире. Я с ней не расставался: спал, завтракал и гулял с винтовкой наперевес, то и дело вскидывая ее. Моей задачей было стрелять в воробьев – коварных и опасных врагов. Я честно отгонял их от райских плодов – к счастью, ни одна птица от моих атак не пострадала.

Однажды я с винтовкой за спиной зашел к бабушке со стороны отца – она жила на той же улице. Ее сад был не таким щедрым, как у деда, но и в нем царили мир и спокойствие, чувствовалось божественное присутствие. На толстой пологой ветви инжира я увидел прекрасную горлицу. Птица спокойно смотрела мне в глаза, не пытаясь улететь. А я, завороженный этой красотой, машинально снимал с плеча винтовку. Направил дуло в грудь горлицы и нажал на курок, толком не понимая зачем. И только когда птица упала в траву и забилась, осознал, что натворил.

Я схватил ее, еще живую, и помчался в дом к бабушке. Она взяла умирающую птицу, пообещав вылечить ее. Больше я горлицу не видел: бабушка сказала, что она улетела. С тех пор я не брал в руки злосчастную винтовку, а эпизод с убийством птицы вошел в мой фильм «Амун».

Когда мы переехали из Чкаловска в Баку, мир заиграл новыми красками. Пятиэтажка, в которой мы жили, представляла собой настоящий интернационал: нашими соседями были азербайджанцы, русские, татары, украинцы, евреи. Я тут же подружился с пестрой компанией соседских детей, и мы проводили большую часть дня во дворе, на соседних улицах и в зеленых окрестностях нашего Восьмого километра.

Я влюбился в соседскую девочку Илону и произвел на нее впечатление тем, что по четыре часа в день занимался на балконе карате. Разумеется, весь двор пристально следил за развитием нашего романа. Мы жили на втором этаже, семья Илоны – над нами, так что я, к недоумению родителей, постоянно пропадал на третьем этаже. Ну то есть мама все понимала, а отец наговорил мне много неприятных слов. Он зря беспокоился: наши с Илоной отношения были настолько чистыми, что дальше соприкосновения рук дело не заходило.

Интересно, что в то же самое время младший брат Илоны, Гурам, был влюблен в мою сестру: она младше меня на десять лет, оба были малышами. Тем не менее Гурам долго переписывался с сестрой и прекратил общение, только когда она вышла замуж.

Это всё к тому, что отношения жителей нашего дома на Восьмом километре были связаны в тугой клубок. Нарушить связи можно было, лишь разрубив сплетенные нити, что и сделала семья Илоны, решив эмигрировать в Израиль. Я узнал об этом последним.

Самолет улетал ночью, когда автобусы в аэропорт уже не ходили, а такси мне было не по карману, так что на проводы любимой отправился пешком. Идти надо было километров 15–20, так что я немного не рассчитал время и, опоздав на регистрацию и посадку, решил повидаться с Илоной прямо у трапа самолета. Я пробрался между проволочными заграждениями, перелез через забор и оказался на летном поле. Там стояли сразу два лайнера, отбывавшие в Тель-Авив. Я бегал вокруг них, вглядываясь в иллюминаторы, но так и не увидел своей Илоны. Наконец самолеты улетели.

Мы с Илоной несколько лет переписывались и перезванивались, а когда я готовился к съемкам «Амуна», действие которого происходит в Израиле, мы смогли пообщаться лично. Но я почему-то так и не смог рассказать, почему не проводил ее.

Став студентом экономического вуза, я моментально потерял интерес к учебе: мне важно было именно поступить, цель была достигнута – зачем же стараться дальше? Я был спортивным парнем: самостоятельно занимался карате, потом нашел по объявлению отличного тренера по ушу.

Одновременно познакомился с уличным танцовщиком Эльманом Рагимовым, и мы вместе создали коллектив под названием Kings. Мы действительно чувствовали себя королями. Как-то раз, фланируя по Торговой от «Макдоналдса» к фонтанам, увидели компанию неимоверно красивых девушек: это была наша будущая солистка Сяма Гасанова со своими подругами из модельного агентства. Сяма оказалась талантливым хореографом – она придумывала яркие движения и костюмы для выступлений, она же предложила переименовать нашу танцевальную группу в Crazy – и под этим именем нас узнал весь Баку.

Отец был резко против моей танцевальной карьеры – и потому что я отказывался учиться, и потому что он считал танцы занятием крайне несерьезным. Наши разногласия были настолько серьезными, что я даже несколько раз сбегал к Эльману и там пережидал, пока дома утихнет буря. Своих взглядов отец не изменил, даже когда я стал участником популярнейшего телевизионного проекта «Фабрика звезд». Только когда я окончил ВГИК и получил диплом режиссера, папа начал со мной спокойно общаться.

Еще в 1990-е, едва вернувшись в Баку, отец принялся строить дом в районе метро «Мешади Азизбеков» (сегодня «Кёроглу») – там поселились многие выходцы из Шамкира. О, сколько моих выходных было омрачено тасканием цемента, плитки и прочих строительных тяжестей! Но оно того стоило: родители переехали в новый дом, а квартиру на Восьмом километре отдали нам с братом.

Мы оправдывали доверие как могли: были вежливы с соседями, поддерживали чистоту. Одно «но»: мы были очень шумными и практически каждую субботу устраивали вечеринки, на которые приходили приятели брата, участники группы Crazy и другие бакинские уличные танцоры, а также самые красивые девушки города. В нашу трехкомнатную квартиру набивалось по 20 человек, некоторые оставались ночевать, а веселье продолжалось до утра.

Надо заметить, что алкоголя и табака на наших пати не было. Быть танцором и пьянствовать – занятия, на мой взгляд, несовместимые. Для всех нас стал примером Эльман, который вообще не пил и не курил. Я завязал со спиртным после того, как попал на день рождения к своему тренеру и он настоял, чтобы мы выпили бутылку коньяка. Как же мне было после этого плохо!

Одним словом, допингам в нашей квартире места не было: только музыка, танцы и флирт. Иногда мы с братом устраивали вечеринки в будни, и тогда под утро мы с гостями выполняли заученный ритуал: общими усилиями приводили квартиру в порядок на случай, если в 8.00 зайдет мама. Она работала учительницей в школе на Восьмом километре и, если не опаздывала на работу, заглядывала проведать нас с Вугаром.

Однажды наша вечеринка затянулась, и соседи вызвали милицию. Приехавший наряд стал колотить в дверь, а мы запаниковали, попрыгали с балкона (второй этаж, невысоко) и разбежались кто куда. Задержали только брата, который гордо отказался убегать. Впрочем, в тот же день его отпустили.