Владимир Шухов: школа здравого смысла

Иной человек проживет на одном месте всю жизнь – и оставит после себя память разве что среди родственников. Великий русский инженер Владимир Шухов провел в Баку два года, но за это время умудрился войти в историю не только Азербайджана, но и мировой научно-технической мысли.

Иллюстрация: Алексей Курбатов

Но сначала была Америка. То есть, разумеется, до Америки было Императорское техническое училище (где Шухов, сын незначительного чиновника, учился на казенном коште, или, как сказали бы теперь, «на бюджете»); было заманчивое и греющее самолюбие предложение великого русского математика Чебышева идти к нему в ассистенты (почему Шухов отказался – так и неясно). В Соединенные Штаты Шухова отправили вместе с группой преподавателей и еще двумя новоиспеченными инженерами-механиками – тогда это была довольно распространенная практика: Америка считалась самой передовой в техническом отношении страной, туда ездили смотреть на последние новинки.

В тот год, 1876-й, США отмечали столетие независимости, и к юбилею была приурочена очередная Всемирная выставка в Филадельфии. Это была первая Всемирная выставка за пределами Европы – и американцы расстарались. Главными точками притяжения зевак служили рука с факелом еще не возведенной статуи Свободы, телефонный аппарат Александра Белла, кетчуп «Хайнц» и пишущая машинка Ремингтона. Но у профессоров и инженеров из России были дела и встречи поинтереснее. В записной книжке Шухова появилось имя «Александр Бари». Филадельфиец, родившийся в Петербурге, он участвовал в строительстве одного из павильонов выставки и стал для русских гостей чем-то вроде бесплатного чичероне. Выставкой дело не ограничилось: Бари возил делегацию и на металлургические заводы Питтсбурга, и по новейшим железным дорогам. Он преследовал свой интерес, ибо мечтал вернуться на Родину и заняться там бизнесом; связи в русских технических кругах ему были необходимы позарез.

Когда год спустя Бари вместе с семьей вернулся в Петербург, он первым делом разыскал Шухова. Тот служил на Варшавско-Венской железной дороге, посещал в качестве вольнослушателя Военно-медицинскую академию и… болел. Врачи диагностировали чахотку и настоятельно рекомендовали Шухову сменить климат: совет универсальный и иногда действительно помогавший. Разумеется, никакие курорты Шухов позволить себе не мог: речь шла исключительно о работе в каком-нибудь более теплом месте. И когда Бари при первой же встрече произнес слово «Баку», Шухов понял, что это судьба.

Жизнь фонтаном

План Бари был прост: за годы в США он твердо уверовал, что самые продуктивные бизнес-идеи лежат на поверхности. Абшеронский полуостров переживал нефтяной бум. Специалистов – любых – не хватало настолько, что даже десятников некоторые нефтепромышленники выписывали из-за границы. С инженерным обеспечением нефтепромысла – геологическим, проектировочным, да просто чертежным – дело обстояло еще хуже. Бари решил продавать инженерные услуги прямо на месте. Его «Техническая контора» предлагала, выражаясь современным языком, аутсорсинг.

Баку, в который приехали Шухов и Бари, был, без сомнения, самым живым городом Российской империи. Двигателем этой жизни была нефть. Сразу несколько важных обстоятельств за несколько лет до описываемых событий решительно изменили всё в бакинской нефтедобыче. Во-первых, с 1 января 1873 года была окончательно отменена откупная система и введен акциз. Это наконец позволило инвестировать и в разведку, и в технологию добычи, и в освоение новых участков. Во-вторых, с начала 1860-х годов в Баку стали строить керосиновые (в терминологии того времени – фотогеновые) заводы: нефть больше не была всего лишь продуктом для смазки тележных осей, керосин был популярен, дорог и пользовался громадным спросом. И в-третьих, на бакинских промыслах забили фонтаны. Первого (он вырвался на свет на участке бывшего откупщика Мирзоева), по легенде, бакинцы так испугались, что после того, как фонтан иссяк, завалили место камнями. Второй фонтан забил в Сабунчах, на участке компании «Халафи» летом 1873 года – и бушевал несколько месяцев, образовав вокруг себя небольшое озеро (по нему даже катались на лодках).

Тут важно знать вот что. Основным способом добычи нефти на Абшероне до 1870-х годов был колодезный. То есть на участке, где вроде бы должна быть нефть (именно «вроде бы» – геологоразведкой тогда не занимались), рыли колодец, и туда, в непроглядную мглу, спускался рабочий, а вслед за ним – бурдюк. Рабочий наполнял бурдюк нефтью или нефтесодержащей породой и быстро вылезал сам – находиться на дне колодца можно было всего несколько минут. Производительность труда была запредельно низкой.

Бурение скважин и применение «желонки» – цилиндра с самозакрывающимся клапаном – резко увеличило объемы. Но как часто бывает, рост промышленности существенно опережал рост логистики. Резко увеличившиеся объемы нефти перевозили в бочках на арбах и хранили как встарь – в огромных цементированных изнутри амбарах. Рецепту цемента было несколько сот лет, и он включал в себя верблюжий помет, известь, яйца, шерсть и даже патоку. Со всей этой инфраструктурой и предстояло столкнуться Шухову, главному инженеру «Технической конторы» Бари.

Но был и Баку, шумный, кипучий город, где, как на Аляске, сколачивали миллион в несколько дней и разорялись в несколько часов, где бурлила разноплеменная толпа искателей приключений и наживы, где княгиня Гагарина обменивала гигантское поместье в Прикавказье на несколько десятин абшеронской земли, а местный прокурор сбрасывал мундир и, вспомнив, что он урожденный бакинский бек, предъявлял права на самый привлекательный участок в Сабунчи. Здесь было чем заняться предприимчивым и талантливым людям – а Бари с Шуховым как раз и образовывали такую пару.

«Баку, в который приехали Шухов и Бари, был, без сомнения, самым живым городом Российской империи»

Иллюстрация: Алексей Курбатов

Это революция

Здесь была бы уместна история, как нефтепромышленники, пораженные перспективами, наперебой осыпают заказами заезжих специалистов. Как гениальный чертежник Шухов (а он действительно был в этом деле выдающимся мастером) проводит ночи напролет с кронциркулем и рейсшиной, а Бари едва успевает инкассировать барыши. Но ничего подобного не произошло. Первые недели директор «Технической конторы» провел в череде бесплодных переговоров с владельцами промыслов. Шухов основательно изучил на месте ситуацию: чересполосица участков, техническая нищета, полное пренебрежение геологией, а главное – категорическое нежелание инвестировать «в долгую». Едва ли не единственным исключением были промыслы шведской семьи Нобель.

Нобели оказались в Баку практически случайно: один из братьев когда-то был отправлен на Кавказ для закупки древесных наплывов (из них получались замечательно прочные ружейные приклады). К середине 1870-х годов у фирмы «Нобель» было, вероятно, самое передовое нефтедобывающее предприятие в Баку, но с доставкой и хранением нефти дела обстояли как у всех. Возчики брали до 20 копеек за доставку пуда нефти – добыча обходилась в семь (!) раз дешевле. Эта допотопная жизнь Людвига Нобеля категорически не устраивала. За год до описываемых событий он составляет аналитическую записку «Взгляд на бакинскую нефтяную промышленность и ее будущность», в которой среди главных структурных проблем этой самой промышленности четко выделяет доставку нефти от промыслов до заводов и портов.

Итак, нужно строить трубопровод. От Балаханских промыслов до Черного города. Длина – восемь с половиной верст. Пропускная способность – 80 тысяч пудов в сутки.

Это была первая самостоятельная работа в карьере Шухова (ему было всего 25 лет) – и первый нефтепровод в Российской империи. Трубы Шухов заказывает в Америке, а вот новые нефтехранилища приходится проектировать самому. Металлические емкости для хранения нефти в России уже существовали, но все они были прямоугольного сечения. Шухов решает строить клепаные резерву-ары цилиндрической формы: они рациональнее и дешевле. Это был прорыв мирового масштаба. Никто до сих пор так не делал, а после Шухова стали делать все – и делают до сих пор.

Нефтепровод строился темпами, которым позавидовали бы даже американцы, при том что такого сопротивления прогрессу, как здесь, в США даже представить не могли. Поджоги устраивались еженощно, трубы сбрасывали в овраги, рабочим угрожали. Нобель решил проблему безопасности элегантно: одновременно нанял и вооруженную стражу, и… возчиков-аробщиков – транспортировать трубы на стройку. Саботаж придушили комбинацией кнута и пряника – и всего через четыре месяца после начала строительства, в декабре 1878 года нефтепровод Балаханы – Черный город был введен в строй. То, что это революция, в Баку поняли сразу. Несколько дней спустя контора Бари уже получила заказ на второй нефтепровод, а затем еще на несколько.

Возвращение

Шухов сохранил интерес к нефтяной промышленности и после отъезда из Баку. Еще будучи студентом, он разработал новую модель форсунки, в которой силой пара удалось качественно улучшить распыление мазута. В 1879 году Шухов дорабатывает и патентует форсунку, опираясь на бакинский опыт.

Но это все частности. Именно во время работы на Абшероне Шухов окончательно выкристаллизовал идею крекинга нефти – важнейшего метода ее глубокой переработки, метода, изменившего роль нефти в истории человечества. История изобретения Шуховым крекинга (что составляет, несомненно, главный итог его жизни – при всем уважении к знаменитой башне и прочим трудам), его борьбы за право первенства – отдельная, почти детективная. И прямо по канонам классической драматургии закончилась она для Шухова, по большому счету, там же, где и началась: в Баку. Почти 80-летний инженер вернулся в город в 1934 году, чтобы присутствовать (и не просто присутствовать, а активно помогать) при запуске завода «Советский крекинг», первого в стране нефтеперерабатывающего предприятия, основанного на его изобретении.

«Это был прорыв мирового масштаба. Никто до сих пор так не делал, а после Шухова стали делать все – и делают до сих пор»

Иллюстрация: Алексей Курбатов
Рекомендуем также прочитать
Подпишитесь на нашу рассылку

Первыми получайте свежие статьи от Журнала «Баку»